Приют отверженных

И отвернулся брезгливо. Подошел к Шалому, посмотрел в глаза.

— Ну вот, кончена наша беседа. Или еще скажешь что?

Молчал Кирилл Шалый, человек неведомого рода-племени, странных речей и неистового огня в ослепительно синих глазах. Молчал, глядя мимо судьи своего, не слыша слов его, подавленный тоской и страшным величием последней минуты своей.

Мирным августовским вечером старый капитан Николай Федорович Синявин тяжело спускался по склону покатого травянистого холма. Болели старые раны, болело сердце, помня потерю сына. И ко всему этому добавилось еще какое-то странное беспокойство, почти страх, и чувствовал Николай Федорович, что не будет ему от этого страха спасенья.

Глава 3. Отверженные

Дмитрий молча курил. На экране телевизора гремели взрывы, горели дома, бронетранспортёрами давили людей — передавали новости.

• Хорошо, однако, мы устроились, — как бы себе проговорил Дмитрий, — пиво кушаем, мило разговариваем… Тишь да благодать. А где-то вон что делается.

— Ну, относительно того, что у вас тишь да благодать — не сказал бы. — Я решил, что пора заговорить о том, ради чего сюда добирался. — Знаешь, какие рассказы ходят про Кириллов Берег в округе? Каких только нет: и что нелюдимы вы, и что с нечистой силой знаетесь, и что в ваших краях человек запросто пропасть может…

— И что зовут нас чухонцами, каторжниками, ведьмаками, — засмеялся Дмитрий, всем телом повернувшись ко мне. Глаза его блеснули знакомой лукавиной, и я прочёл в них, что он ожидал этого разговора. — Раз так зовут — ну, значит, так тому и быть.

— И чем же вы заслужили такие присказки?

— Зачем присказки. Мы такие и есть. Нелюдимы — это точно: в посёлке даже половина фамилий на эту тему: Незговоровы, Нелюдимовы, Молчуновы, Дикаревы… И про каторжников верно — многие у нас в своём роду каторжников помнят. Да и нынешних немало, что каторгу, зону значит, повидали. И про нечистую силу не врут — знаемся. Сила эта, что нечистой зовут, она везде есть, только не везде её замечают. Или гонят её. А мы с ней дружно живём. Она, эта нечистая, и помогает нам частенько.

Дмитрий замолчал, зажёг новую сигарету.

— А как люди здесь селились? Слышал, что в Кириллов Берег не каждого поселят.

— Да, не каждого, — подтвердил Дмитрий. — Впрочем, давай я тебе про своё поселение расскажу, тогда и поймёшь.

Дмитрий долил в кружки, откинулся на спинку кресла и, прихлёбывая, повёл рассказ своим неторопливым глуховатым голосом, иногда, впрочем, оживляясь и начиная говорить громко, напористо — словно доказывал мне. Но быстро успокаивался.

— Вырос я не так далеко отсюда. И про Кириллов Берег ещё с детства слыхал, поминали в нашем городке порой чудную деревеньку. Ну, а первый шаг к здешнему поселению, я, пожалуй, в армии сделал. Довелось мне и с сумой и с тюрьмой побрататься, но армия — не слаще. Что тюрьма, что армия — едино. Э-э, да что там говорить, в армии люди и ходят-то не так, как обычно, как природой дано. Я понимаю — надо там чего-то защищать. Но не понимаю — зачем для этого из солдата надо делать дрессированную обезьяну?

Речь Дмитрия текла свободно, почти без остановок, чувствовалось, что говорит о не раз передуманном.