Приют отверженных

— Прибыл я в Глебовенск, говорю жене: так и так, мол, давай будем жить в Кирилловом Береге. Она, как сейчас помню: «Ты что, Незговоров, упал! Да лучше сразу в петлю!». Я ей объясняю, что там у нас совсем иная жизнь будет. А она: «Жизнь везде одинаковая. Человеческая жизнь. Только одни в ней живут по-человечески, а другие выкобениваются, строя из себя невесть что». Не поехала она со мной…

Это воспоминание, напротив, было не из приятных, и Дмитрий быстро переключился на главное.

— Ты спросишь: чем же особенен Кириллов Берег? Ответ будет простой: свободой. Десять лет я здесь живу и за всё это время никто ни разу не спросил у меня никаких документов, ни разу не подписал я ни одной бумаги, никто никогда не указывал мне, как жить и что делать. В занятиях своих я волен — могу и побоку пустить общинное хозяйство, если найду другой способ кормить семью, скажем, в окрестных местах дело заведу. Никто мне тогда и слова упрёка не скажет. Закон жизни здесь свой и опирается не на внешние установки, правами и обязанностями зовущиеся, а на внутреннюю потребность каждого, здесь живущего, жить честно, по справедливости. Если ты скажешь, что такой потребности не существует, что это блажь, вымысел, а живёт человек сообразуясь со своей выгодой и законами, эту выгоду регулирующими, необходимыми, так как в противном случае каждый потянет на себя, а значит к хаосу; если ты так скажешь, то у меня, пожалуй, не найдётся возражений — кроме одного. Возражение это — Кириллов Берег. Никто и никогда здесь, на нашей территории, не подчинялся ни одному из существующих в стране законов, никто и никогда не издал ни одного предписания…

— Дмитрий, — не выдержал я, — так что же у вас получается: государство в государстве? И власти терпят? Странно…

— Видишь ли, — чуть помолчав, ответил Дмитрий, — так повелось, что селились здесь люди, как говорится, не от мира сего. Прочие, скажем так — нормальные, не приживались. Вот и сложилось своё, как ты называешь, государство. Только живёт оно по законам не писанным, не объявленным. А власти, конечно, не терпят: и выселяли, и в тюрьмы сажали, и сжигали посёлок в былые годы. Люди по лесам скрывались — есть у нас места обжитые, потайные, — потом снова здесь отстраивались. Место для жизни хоть и очень пригодное, но глухое — это Кириллов Берег и спасало. Однако времена изменились, свободы для человека в стране больше стало, власти от нас, вроде, отпустились. Главное, конечно, дети, что здесь родились, растут. Надо, чтобы они выучились, мир посмотрели — не сидеть же им здесь монахами. Сложности с этим есть: регистрация, паспорта, трудовые книжки, военный призыв… Но находим пути. Всех выучиваем, в столицы отправляем, стипендии студентам платим. И что примечательно: многие, отучившись, или пожив в городах, возвращаются в Кириллов Берег, здесь всякие дела затевают. Да и которые не возвращаются сюда — не забывают. Года четыре назад кирилловобережские выпускники политехнического свою фирму в Питере открыли. И дела у них в гору пошли. Так теперь фирма эта изрядно поселковый бюджет пополняет.

— Ну а община — это что? — в моей голове не очень укладывалось устройство здешней жизни.

— Как сказать… Кооператив, наверное. Ферму животноводческую держим, мебель кое-какую навострились мастерить, лес заготавливаем, срубы на продажу. Электростанция у нас своя. Ну и мастерские, кузница вот…

— И что — не бедствуете?

— Были тяжёлые времена. Сейчас жаловаться грех. Пару лет назад у атамана деньгами разными все ящики были забиты, сундук особый пришлось завести…

— А почему были? Неужели ограбили?

— Ну нет — кому грабить! Свои не подумают, а от сторонних нас нечистая сила хранит, — засмеялся Дмитрий. — Деньги наши мы в планеры вбухали.

— А это как?!

— Да просто. Молодёжи нашей захотелось на планерах летать. Пришлось потрясти атаманов сундучок.

— Хорошо, экономику вашу я уяснил. А вот, Дмитрий, если не выполнишь ты общинную работу — тогда как?

— Накажут. Но не за то, что производство подвёл, а что слово не сдержал. На суде так и пометят.

— Каком суде?

— Общинном. Атаманов сход зовётся. Тринадцать выбранных человек собираются каждый месяц, или по важному случаю, и все споры разбирают.

— Много споров?

— Немного, но каждый месяц что-нибудь есть.

— И что — суровы приговоры?

— Три вида: отлучение от дел на какой-то срок; отлучение от Кириллова Берега — это навсегда; и дуэль.

— Какая дуэль?

— Обыкновенная. Стреляются. А что тут особенного — люди ведь очень разные и здесь собрались. И порой их пути ох как тяжело пересекаются. Настолько тяжелы бывают обиды, что помирить не удаётся, а определить виновного и наказать — не получается. Тогда судьи и дают разрешение на дуэль Условия оговариваются сразу.

— И часто у вас стреляются?

— Нет. На моей памяти четыре случая.

— Между своими, кирилловобережскими?

— Не только. Один раз свой с пришлым.

— Ясно… Значит, дорожник, что прошлым летом здесь убит, на дуэли пулю получил?

— Да, — коротко ответил Дмитрий, без нажима, но настоятельно показав нежелание говорить об этом случае.

Глава 4. Деньги. Схватка