Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками

Мы ложимся спина к спине, прижимаясь друг к другу копчиками и сворачиваясь клубком, как близнецы в материнской утробе. Но ничего такого особенного я не чувствую. Просто тепло другого человеческого тела. Мы лежим и слушаем, как почесывается и лает новичок. Смотрим, как Филипп падает ничком, спасаясь от невидимых гранат. Я ощущаю себя виноватым. Сегодня ночью Огли пророчествует без меня. Я закрываю глаза и заставляю себя заснуть.

Следующей ночью мы с Эммой и Огливи радостно бежим к овечьему загону, напролом продираясь через лес. Мы «другие», мысленно повторяю я, и нам нипочем никакие ночные кошмары. Сегодня ночью мы вообще не собираемся спать. Вместо того чтобы дрыхнуть, в то время как происходят ужасные убийства, мы заключили пакт о спасении овец.

– Зорба вышвырнет нас из лагеря!

– Собаки Энни достанут нас раньше!

– Вы хотите сказать, убийца! – радостно восклицает Огливи.

Он как бы вонзает кинжал нам в спины и, обогнав нас, исчезает на болоте.

Ночью лес полон опасностей. Там призрачно и темно, словно в сказочном сне. Капли дождя скатываются по черным веткам и падают вниз на белесые грибы, тянущие кверху свои крошечные шляпки. С деревьев срываются лягушки, похожие на черные кляксы. Над нашими головами пляшут тени трепещущих листьев и клубятся тучи ночных мотыльков. В общем, у меня есть все основания, чтобы взять Эмму за руку.

– Оп-ля! – кричит Огливи, толкая нас с Эммой на кучу мокрых листьев.

Истерически смеясь, мы дрыгаем ногами, опьянев от лунного света и волнующих лесных ароматов. Я вдыхаю крепкий запах холодных звезд и скунсов, и меня охватывает неизведанное прежде счастье. Даже хочется, чтобы их резали и дальше – по одной овце каждую ночь и так до конца моей жизни. Похоже, мы смотрим один и тот же ночной кошмар. Но все же мы его остановим! Я заставляю ребят подняться и гоню их к озеру. Мы не допустим, чтобы остальных овец постигла участь Хеймдала, не допустим…

Неожиданно Эмма останавливается как вкопанная и испускает низкий протяжный стон. Мы опоздали. Калитка загона открыта и раскачивается на ветру. На траве блестит овечья кровь. Эмма отступает, и мы видим лежащую Мериноску.

– О, Огли…

Это не страшилка из наших снов. Мериноска, еще днем живая и блеющая, превратилась в кучу мяса и шерсти для вязания свитеров.

– Мы опоздали.

Услышав крик Эммы, из глубины загона к нам семенит Муфлонка. Остановившись рядом со своей убитой сестрой, она тычется носом нам в ладони, надеясь найти там булочки с маком. Но Эмма смотрит мимо нее, в дальний конец загона. Оттуда вдруг появляется призрачная фигура.

– А что, призраки овец похожи на людей? – недоумевает Огли.

Но это не привидение, а всего лишь Энни. С ее промокшей ночной рубашки течет вода, собираясь лужицами вокруг босых ног.

– Дети?

При виде мертвой овцы она щурится, словно не веря своим глазам. Затем наклоняется и проводит рукой по липкой от крови траве.

– Энни, мы пришли, чтобы…

– Эмма! Иди к себе в домик. Мне нужно поговорить с мальчиками, – деловито командует Энни.

– Да, мадам, – лепечет та и бежит к лесу, ни разу не оглянувшись.

Над высокими соснами проплывают голубоватые облака. Потом они расходятся, и в просвете появляется луна. И я сразу замечаю, что у Энни подол забрызган кровью.

– Мальчики, провидцы вы мои, скажите честно, у вас были пророческие сны о собаках?

Мы молча смотрим на окровавленные руки Энни.

– О собаках, мальчики, – настаивает она, и в ее карих глазах появляется жесткий мраморный блеск. – О собаках.

– Нет, мадам, – вежливо отвечаю я. – Прошлой ночью нам снилась Тифозная Мэри. И никаких собак.

Самое жуткое в этой истории то, что Энни даже не замечает крови. Она слишком занята поиском собачьих следов.

– Огливи, тебе они снились? – спрашивает она, беря его за руку. – Ты видел во сне собак? Ты уже несколько дней не ведешь журнал сновидений.

– Ах, да, – мямлит Огливи, глядя на свои огромные клоунские ступни. – Я давно хотел вам сказать, что теперь не помню никаких снов.

Я толкаю его локтем в бок. Энни молча кивает:

– Ну, хорошо. Но мы не можем допустить, чтобы это видели дети. – Она поворачивается ко мне. – Элайджа, помоги мне оттащить ее к омуту.

– Почему я? – в ужасе восклицаю я. – Огливи справится лучше меня.

Но он уже скрывается за кустами, на ходу бормоча извинения.

Энни, кряхтя, берется за раздвоенные копытца Мериноски. Я хватаю ее за передние ноги, стараясь не касаться еще теплого тела. И чуть не бросаю ее на землю, неожиданно обнаружив под пушистой шерстью кости и сальную кожу. Никогда мне не приходилось таскать такие тяжести.

– Держись, Элайджа, – пыхтит Энни. – Ты молодец. Мы уже почти на месте. Уф! После такой встряски будешь спать как убитый.

Интересно, что именно Энни считает встряской – убийство или попытку скрыть его следы? Жаль, что Огливи смотался. Мог бы и помочь. Я чувствую, как влажный нос Мериноски тычется мне в ногу, и не могу сдержать стона. Когда же с ее бока мне на руку падает насосавшийся клещ, я лишь чудом удерживаюсь от крика.