«Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

Остафьевские ландшафты в этих стихах особенно прекрасны:

Всё те же мирные и свежие картины:
Деревья разрослись вдоль прудовой плотины,
Пред домом круглый луг, за домом тёмный сад,
Там роща, там овраг с ручьём, курганов ряд —
Немая летопись о безымянной битве;
Белеет над прудом пристанище молитве,
Дом Божий, всем скорбям гостеприимный дом.
Там привлекают взор, далече и кругом,
В прозрачной синеве просторной панорамы,
Широкие поля, селенья, Божьи храмы,
Леса, как тёмный пар, поёмные луга
И миловидные родные берега
Извилистой Десны, Любучи молчаливой,
Скользящей вдоль лугов струёй своей ленивой…

Перед мысленным взором поэта «за милым образом мелькает образ милый». Наверное, вспоминал он и Пушкина, который в декабре 1830 года увлечённо читал ему здесь чудесные произведения, созданные знаменитой болдинской осенью.

Этому событию посвящены строки правнука П.А. Вяземского Павла Сергеевича Шереметева, который в 1920–е годы сочинял две поэмы, повествующие о жизни князей Вяземских, и в частности своего деда Павла Петровича Вяземского, основательно пополнившего остафьевские коллекции и архивы. К сожалению, эти поэмы так и не были окончены и остались в черновиках. Вот как описал П.С. Шереметев достопамятный визит Пушкина в Остафьево и чтение им болдинских произведений, в числе которых было стихотворение «Моя родословная», где великий поэт называл себя «мещанином» в пику новоявленной знати:

Зима, холера, год тридцатый,
Деревню снегом занесло;
Халат на байке полосатый
Привёз в Остафьево своё,
Сюда князь Пётр уединившись,
С семьёй на зиму целую зарывшись.
И вот, минуя карантин,
Примчался Пушкин «мещанин».
И в час вечерней чашки чая,
Скользя, как будто на коньках,
Паркета гладкого досках,
О руку руку потирая,
Свою поэму прочитал,
Как дед блином не торговал.

Болдино

Болдинская усадьба, более трёх веков принадлежавшая роду Пушкиных, кажется, буквально насквозь проникнута созданными здесь пушкинскими стихами. На месте возведённой в 1999 году деревянной часовни Михаила Архангела в пушкинское время было старинное кладбище с маленькой часовенкой и пепелище от сгоревшего храма. Может быть, этим пейзажем навеяны крылатые строки:

Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

Большое Болдино. Барский дом

У живописных прудов, на водную гладь которых осенним пасмурным днём падают влажные желтые листья, вспоминаются строки из «Путешествия Онегина»:

Иные нужны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых…

Сквозь золотистые ветки деревьев виден скромный деревянный барский дом с мезонином, тот самый, где жил великий поэт благословенной болдинской осенью 1830 года и где останавливался в 1833 году. В первом же зале словно оживает стихотворение «Моя родословная»: стену украшают портреты предков поэта, среди которых изображение Ивана Абрамовича Ганнибала,

Пред кем средь Чесменских пучин
Громада кораблей вспылала
И пал впервые Наварин.

Из окон кабинета открывается вид на осенний сад, церковь Успения, построенную попечением деда поэта Льва Александровича Пушкина, на площадь перед нею. Похоже, таким грустноватым пейзажем навеяно стихотворение «Румяный критик мой…»: