— В Будапеште имеется отличный оружейный завод, в Дьере мы можем делать великолепные пушки, а на Чепеле и в Леринце мы способны изготовить столько боеприпасов, сколько нам потребуется. По моим скромным подсчетам, мы и сейчас располагаем необходимым количеством военных материалов. Возможности у нас имеются! — воскликнул Марошффи. — И мы должны использовать эти возможности! Я хотел бы лично поговорить об этом с Бемом!
— Вполне вероятно, что все сказанное тобой — правда. Однако я не советую тебе рассказывать все это Бему. Ты лишишься его благосклонности и попадешь в немилость. Неужели ты этого хочешь?
Марошффи расстроился, услышав это предостережение.
— Не вешай носа, — начал успокаивать его Томбор. — Я считаю вполне возможным, что мы доживем с тобой до тех времен, когда сможем с большой пользой претворить твои планы в жизнь. Кое-кто по секрету шепнул мне, что эти времена не за горами. Не скрою от тебя, я в настоящее время и сам не знаю, что нам нужно делать. Пока что приходится приспосабливаться к требованиям момента, вот я и делаю это. — По-дружески похлопав Марошффи по плечу, Томбор продолжал: — Тебе же я советую заняться разработкой твоих планов. Изложи свои мысли на бумаге, и, по возможности, в нескольких вариантах. Я очень рад, что ты здесь и что мы можем работать вместе. Постараюсь создать тебе спокойные условия для работы и оказать в этом поддержку. Давай договоримся, что так и будем действовать. Хорошо?
Зима в тот год никак не желала уходить из неуютного города, однако наступивший март с бурными ветрами ежедневно начисто подметал городские улицы, шумел в почерневших и замерзших за зиму ветвях деревьев, незаметно растоплял закопченный снег на крышах домов, заставлял отзываться звонкой капелью сосульки, свисавшие скрыт маленьких домишек, разбросанных в районе Табани, Визивароша и Обуды.
Эрика постоянно требовала от Альби, чтобы под вечер, после обеда, он сопровождал ее на длительную пешеходную прогулку, и ему ничего не оставалось, как, отложив все свои дела, идти с ней. Больше всего она любила гулять по Крепостному холму, бродить по его запутанным улочкам или вдоль крепостной стены.
В тот день, когда французский отряд занял старинную казарму бошняков, Эрика и Альби, как всегда, бродили по склону холма. Отряд шел под оркестр, и этим привлек к себе большое количество зевак-прохожих. Генерал д’Эспере, видимо, приказал своим офицерам как следует напомадить своих солдат, чтобы они уже одним своим внешним видом очаровали жителей Пешта и Буды.
Марошффи, наблюдавший за этой церемонией вместе с Эрикой, особенно внимательно рассматривал французского лейтенанта, важно шагавшего впереди своих солдат, и, обратив на него внимание Эрики, сказал ей:
— Посмотри-ка вон на того лейтенанта! Не напоминает ли он тебе твоего знакомого Моне-Сюлли?
Эрика быстро и нервно ответила «нет» и в тот же момент заметила на противоположной стороне улицы Мари Шлерн, которая, как и все, смотрела на французских солдат.
Увидев Альби и Эрику, Мари приветственно помахала им рукой. Альби вежливо ответил ей тем же, но Эрика не только не сделала этого, а даже отвернулась и, взяв мужа под руку, потащила его в «Бастион рыбаков». Они долго молча смотрели вниз, на покрытый легкой дымкой расстилающийся перед ними город, жадно вдыхая в себя свежий воздух.
Первой нарушила молчание Эрика.
— Как ты думаешь, Альби, а не прав ли мой отец? Какой-то внутренний голос шепчет мне: а не лучше ли нам вместе с ним уехать в Швейцарию? Он вчера снова звонил мне и сказал, что время его торопит и нам пора укладывать вещи. Он обещал сам уладить вопрос с нашими паспортами и выездными визами. Я на всякий случай попросила его заняться этим. Ну так что же мы будем делать?
Альби постарался уйти от ответа на этот вопрос, потому что у него не было ни малейшего желания покидать родину, да еще тогда, когда ему поручили разработать ряд военных вопросов.
— Утро вечера мудренее, — уклончиво ответил он.
Подул резкий ветер, и им пришлось уйти с «Бастиона рыбаков».
Однако этот разговор не прошел бесследно: между мужем и женой появился какой-то холодок в отношениях, хотя внешне никаких поводов для этого не было. Примерно в середине марта оба они поняли, что им нужно поговорить друг с другом о том, чего они еще никогда не касались в своих беседах. Особенно страдал от недоговоренности Альби, которому хотелось кое-что выяснить, чтобы не было недопонимания. Он уже почувствовал, что в душевном настрое жены произошли изменения, хотя и не понимал, какие именно. Все эти перемены он объяснял весенней усталостью.
На самом же деле они потому не отваживались на полную откровенность, что ни один из них не хотел никаких сцен. А от этой недоговоренности оба настолько взвинтили себе нервы, что с ними стало происходить то, что было несвойственно их характерам. Временами они говорили друг другу то, о чем говорить не следовало.
Эрика обычно так начинала разговор:
— Как ты думаешь, почему твоя Мари Шлерн решила выйти замуж за старого генерала?