Приказ

В воскресенье, двадцатого апреля, вся бригада металлистов провела первый смотр на площади Керенд. Чтобы посмотреть эту церемонию, на обеих сторонах проспекта Андраши и вокруг самой площади собралось много народу. Жители города уже почувствовали, что им угрожает серьезная опасность, а те из них, кто знал немного больше других, лихорадочно следили за развитием событий.

Смотр проводил Хаубрих, который выступал на нем в двух ипостасях: как член правительственного совета и как член коллегии по военным делам.

Небо в тот день было безоблачным, а удушающая теплота предвещала грозу. Большая часть металлистов (все они были вооружены) встала в строй в гражданской одежде. Из-за отсутствия винтовочных ремней оружие пришлось держать «у ноги». Вооружение было самым разнообразным: карабины, маузеры, винтовки системы Верндля и русские трехлинейки. Снаряжение самое пестрое, но зато на лицах солдат застыло выражение исключительной решительности. Хаубрих произнес короткую речь, но Марошффи не столько слушал оратора, сколько внимательно рассматривал лица солдат.

Об этом событии он оставил в своем дневнике такую запись:

«Солдаты не кричали, как в 1914.году. Они вели себя тихо, были серьезными, дисциплинированными, даже немного мрачноватыми. В душе я ликовал. Такие люди будут сражаться против врагов до последней капли крови».

Когда смотр приближался к концу, небо неожиданно затянули тучи, подул сильный ветер и запахло грозой.

В толпе зевак Марошффи увидел Эдит Алторяи в обществе Денешфаи и Карпати. На голове у девушки была шляпа с широкими полями, на плечах — длинное пальто.

Заметив Марошффи, Эдит мгновенно придала лицу гордое, надменное выражение и отвернула голову в сторону.

Вскоре после этого начался дождь. Его первые крупные капли забарабанили по асфальту тротуара и каменной брусчатке площади и проспекта Андраши.

Марошффи подземкой доехал до площади Гизеллы. За это время ливень закончился, и Марошффи пешком перешел через мост и направился в крепость.

Поздно вечером в военном министерстве появился Штромфельд. С собой он привез из Дьера Самуэли. Нужные офицеры к утру получили соответствующие назначения. Марошффи, Жулье, Денешфаи, Флейшакер и Карпати получили назначение в Восточное командование и на следующее утро специальным поездом Бема выехали в Сольнок.

В пасхальный понедельник Марошффи сделал в дневнике следующую запись:

«И вот мы уже в Сольноке, где расположились в отеле «Националь», заняв в нем сорок номеров, а наш спецпоезд стоит на запасных путях под парами… Я с удовольствием наблюдаю за Штромфельдом. На его плечах лежит большая ответственность, о многом ему ничего толкового не могут доложить, многие потеряли всякую надежду, так как охвачены ужасом, с фронта то и дело поступают сообщения о все новых и новых потерях… А Штромфельд как ни в чем не бывало старается внести во все порядок… Сейчас самый важный вопрос заключается в том, удастся ли нам создать очаги сопротивления или плацдармы…»

Положение Штромфельда осложнялось не только отходом войск за Тису, но и контрреволюционными акциями в Задунайском крае. Двадцать второго апреля пал Дебрецен, а затем Надькалло и Ньиредьхаза, потому что двадцать шестого апреля Кратохвил сложил оружие.

Записи, которые об этом оставил в дневнике Марошффи, даже сам вид их, а они были написаны неровными торопливыми буквами, как бы свидетельствовали о его чрезвычайной усталости.

Двадцать седьмого апреля началось наступление чешских и словацких легионов… Штромфельд был вынужден отдать распоряжение очистить районы за Тисой. Тридцатого апреля окончилось страшное бегство: войска Мардареску на всем фронте вышли к берегам Тисы, а продвигающиеся вперед чешские легионы в Бодрогкезе встретились с румынами. Северные «ворота» закрылись: Мункач и Шаторальяуйхей пали. Бем на свой страх и риск отдал приказ о прекращении огня. Штромфельд разозлился и в сердцах воскликнул:

— Теперь абсолютно ясно, что Антанта и ее шакалы хотят загнать в гроб не коммунистов, а саму Венгрию!..