Приказ

Он сегодня только память, только сон,
Просто песня о том, что на свете был он.
Стен обломки, разбитые лампы, окно —
Вот и все, что осталось теперь от него.

Вдова, задыхаясь, с большим трудом (сказывалась недавно перенесенная болезнь), проводила Альби по улице Арок. У пересечения с улицей Кюрт они свернули на улицу Аранькакош. Где-то в середине ее и находился крохотный домик. Ни одно из окон домика не выходило на проезжую часть. Только ворота открывались на улицу, да за забором, если посмотреть на домик с дороги, была видна ржавая железная крыша. Прямо напротив домика стояло точно такое же строение, на стене которого, нависая над проезжей частью, на длинном штыре висела старинная железная лампа. В дождливые дни вода по водосточным трубам лилась прямо на улицу: никаких тротуаров тут не было.

Вот тут-то и жила прачка Анна Шнебель, которую редко кто мог видеть на улице без тяжелой корзины с бельем. Одежда ее состояла из длинной старомодной юбки, кофты, поверх которой она носила широкий темно-синий фартук, и грубых неуклюжих ботинок на ногах. Голова женщины всегда была повязана платком, спадающим на плечи. Лишь по праздникам, когда она направлялась в церковь, в ее руках не было бельевой корзины. Сударыня знала прачку уже больше тридцати лет, на ее глазах выросли дети Анны: трое мальчиков и две девочки. Девушки со временем вышли замуж и уехали жить в провинцию, двое из сыновей Анны погибли на войне, а третий служил в Кашше, в военном госпитале. Сударыня никогда не спрашивала у Анны Шнебель о ее муже, потому что знала: он был моряком и однажды уплыл куда-то по Дунаю на пароходе да так и не вернулся. Случилось это как раз на рубеже нового века, когда Анна начала слишком настойчиво требовать от своего жениха венчания в церкви, чтобы родившиеся дети не считались бы незаконнорожденными.

Сударыня и Альби застали дома увядшую, молчаливую прачку, которая, несмотря на свой возраст, мужественно несла бремя нелегкой трудной жизни, борясь за своих клиентов, так как дети уже ей не помогали. Многие богатые господа отдавали ей свое белье, и, хотя силенок у нее поубавилось, она выполняла свою работу отлично и всегда вовремя приносила чистое белье. В этом была немалая заслуга и банщика Якоба Хенгля, к которому Анна испытывала глубокое чувство благодарности за то, что он снабжал ее всевозможными стиральными средствами. Без этого в военное время, когда мыло стало дефицитным товаром, пожилая Анна вряд ли бы справилась со своей работой.

Сударыня не столько просила одолжения у Анны, сколько попросту приказывала ей, и старуха швабка всегда безропотно подчинялась ей.

— Послушай-ка, Анна… — Уже одно это доверительное обращение сильно подействовало на пожилую прачку. Сударыня быстро добилась от нее всего, на что рассчитывала.

Вся «империя» старухи состояла из одной комнаты, кухни, места для стирки, сушилки, сарайчика, туалета, и за все это приходилось вносить довольно большую плату владельцу домика, пекарю с улицы Марвань. Все окна в домике выходили в маленький дворик, территория которого была не более двадцати квадратных метров. Анна Шнебель без всякого уговора с владельцем раз в два года заново красила в зеленый цвет ворота, жалюзи, двери и оконные рамы.

Переступив через высокий порог, посетитель попадал на кухоньку, пол которой был выложен желтым кирпичом. В маленькой комнатушке стояла только самая необходимая мебель: кровать, диван с высокой спинкой, стол, шкаф и несколько стульев. Висячая керосиновая лампа с пестрым абажуром освещала комнату, в переднем углу которой висела цветная литография с изображением распятого Христа, с чадящей лампадкой перед ним. Из-за этой лампадки в комнатке воздух был всегда тяжелым. Комнатку старуха проветривала очень и очень редко, к запаху ладана примешивался запах айвы, лежавшей на верху шкафа, ко всему прибавлялись влажные испарения от вечно мокрого пола. В комнатке царили полумрак и абсолютная тишина, как в склепе. Очень трудно было представить, что здесь когда-то резвились и возились дети.

Анна Шнебель по случаю появления в доме молодого господина перебралась спать на кухню. Но она так громко стонала, пыхтела и храпела во сне, что, конечно, сильно мешала Марошффи спать, хотя не спалось капитану не только поэтому. Одиночество будило в нем воспоминания, от которых он особенно сильно страдал по ночам.

Альби решил для себя, что не останется больше недели в этом трухлявом домике на улице Аранькакош, просто не выдержит. Если же и за это время не объявится Петер Татар, тогда он сам, на свой страх и риск, отправится на границу в местечко Пилишсентиван, к старшему брату Мари Шлерн, владевшему там, в горах, небольшой шахтой. За свою страстную любовь к горному делу чудак Руди Шлерн был вынужден платить свои собственные деньги, но, несмотря на тяготы военного времени, он все-таки не разорялся и не падал духом.