Приказ

Петер сразу же уступил Альбину свою кровать в комнате, а Юци быстро застелила ее чистым бельем. Правда, Марошффи захотел остаться в мастерской на своем месте, к которому так привык. Больной упорствовал, и хозяевам пришлось уступить ему. Сразу же послали за доктором Мозером, который лечил в округе всех бедняков.

Осмотрев больного, Мозер выписал жаропонижающее и сказал:

— Случай очень тяжелый… Все будет зависеть от организма.

Болезнь на самом деле крепко прихватила Марошффи. Юци, не жалея себя, ухаживала за больным, а старый Татар поил его какими-то отварами. Петер, Юци и старик в свое время по очереди переболели испанкой, поэтому теперь не боялись заразиться ею.

Мартон Терек, навещавший Марошффи каждый день, считал, что у него выработался иммунитет к этой болезни, и потому тоже нисколько не опасался заболеть. Юци регулярно давала Альбину лекарство с ложечки, а старый столяр не скупился на ром, который, по его мнению, помогает в таких случаях лучше всякого лекарства, но поскольку состояние больного не только не улучшалось, а даже становилось хуже, то старик с каждым днем великодушно увеличивал порцию рома. От высокой температуры и немалых доз рома больной находился в одурманенном состоянии.

Доктор Мозер по три раза в день навещал больного. Либерально настроенный старик, верный друг всех бедняков, слывший сторонником радикальных мер в решении общественных вопросов, невольно узнал из уст самого больного его тайну, которую тот выболтал в горячечном бреду, и потому с двойной энергией старался спасти ему жизнь. Однако, несмотря на все это, состояние больного не улучшалось, короткие периоды сознания сменялись беспамятством, и это все больше беспокоило доктора Мозера.

А между тем в мире происходили большие перемены, о которых Марошффи в минуты просветления узнавал от дежуривших возле его кровати друзей: Петера, Мартона Терека, Юци или Тибора Шароша. Обрывками до него доходили такие фразы: «Болгарской армии больше не существует…», «Турки сложили оружие…», «Чехия стала независимой…», «Король вызвал Каройи к себе…», «Партия Тисы проголосовала за мир…».

Голова у Марошффи горела от высокой температуры и от известий, которые он слышал. А известия приходили из ряда вон выходящие: «Потасовка в парламенте!..», «Векерле скинут, но его место пока свободно…», «С переписки снята цензура…»

Марошффи ясно слышал эти фразы, они запечатлелись в его памяти, хотя он и не мог сказать, кто и когда их произнес. Ему казалось, что его койка отделена от внешнего мира чем-то похожим на скопление космическом пыли, и это порой навевало глубокую печаль.

Однако как бы там ни было, но кое-какие новости все-таки проникали в маленькую столярную мастерскую, инструменты которой словно осиротели: пила отсвечивала металлом из угла, где она стояла, рубанок был завален стружками, разведенный столярный клей застыл в банке, а на полу повсюду валялись гвозди.

До больного Марошффи новости доходили как эхо: с грохотом, повторами, замираниями: «Каройи приходит… Каройи приходит… Каройи приходит…»

Иногда нервы Марошффи напрягались до предела от всех тех фантастически невероятных вестей, которые доходили до его сознания. В такие моменты он начинал скрежетать зубами, срывал с горячего лба мокрую повязку, чувствуя, как по всему телу проходит озноб. Ему хотелось вскочить на ноги, выбежать на улицу, вдохнуть в легкие свежего сырого осеннего воздуха, уйти в горы на виноградники, где как раз шла уборка винограда.

Однако каждый раз после такого порыва он впадал в состояние бессилия и чувствовал себя таким уставшим, словно только что пешком обошел все кривые удочки этого города, вместе с прохожими выкрикивая всякие лозунги.

В такие минуты он отворачивался от керосиновой лампы, свет которой до боли резал ему глаза. Но бывали и такие случаи, когда он, напротив, не отводил глаз от лампы и мысленно спрашивал себя о том, когда же наконец наступит настоящий рассвет.

— Ты уже выздоравливаешь, Капитан, — шептала ему на ухо Юци, — не бойся, теперь ты будешь жить…

А в это же время какой-то незнакомый голос кричал: «Герцог Йожеф — человек великий!»

«Зачем они так кричат, почему шумят? Разве нельзя, ради бога, посидеть тихо?! Пулеметные очереди на Цепном мосту… Венгрию раздирают на части… Теперь-то уж что-то должно произойти… Нужно отдохнуть. Как тяжело чувствовать себя уставшим», — проносилось в горячечном мозгу Марошффи, и тут над ним словно потолок обрушился: «Тиса умер! Началась революция!»

В этот момент Марошффи, сам не зная почему, вспомнил Монте-Граппу, вспомнил страшную лавину, похоронившую под собой огромный участок многолетнего леса и хитроумное сооружение военных инженеров.

«Вот и сейчас снова, значит, обрушилась лавина, но только теперь она засыпала не лес и не фортификационное сооружение военных инженеров, а всю Австро-Венгерскую империю, которая теперь стала абсолютно беспомощной. Нужно бы поспать…»