Приказ есть приказ

Следующую неделю группа Миронова, что называется, «била баклуши». То есть не делала абсолютно ничего полезного. Ну, да, они являлись утром на построение и политинформацию, а затем… А затем отправлялись обратно в свой флигелек и принимались скучать, причем с каждым днем все отчаяннее. Положение группы в лубанговской военной миссии было совершенно двусмысленным. С одной стороны, без дела сидят здоровые молодые парни, специалисты в военном деле и многом другом, чего-то ждут и постоянно готовы к активным действиям. Но с другой стороны, эти активные действия никак не начинаются и неизвестно, начнутся ли вообще? Да ведь никто и не знает, что это за активные действия? К обычной работе в самой миссии — ну, там, ремонтом техники заниматься, Гавкалка по каким-то своим соображениям группу не привлекал, как не пробовал направить кого-нибудь из мироновцев потрудиться переводчиком или хотя бы территорию убирать. А сам Евгений, мучимый смутными подозрениями, к полковнику с требованиями предоставления фронта работ не приставал. Ребята его начинали понемногу звереть от безделья, а это, несмотря на дисциплину, царившую в группе, могло привести к очень предсказуемым последствиям.

Например, Леня Шишов и Борька Оруджев вечером сбегали в самоволку, то есть втихаря перемахнули в укромном уголке невысокий забор и прогулялись по городу. Так, в целях рекогносцировки. Втык от Евгения они, конечно, получили, но очень небольшой. Миронов понимал состояние своих застоявшихся бойцов, и сам уже подумывал о такой прогулке. Так вот Леня, а еще пуще Борька, красочно описали товарищам, какие здесь, в Лубанго, встречаются «мамзели» и как они призывно поглядывают на советских офицеров. Товарищи призадумались.

Положение спасли два советника, приехавшие из одиннадцатой бригады за продуктами, свежей почтой и запчастями для техники. Поселили их в том же флигеле, который изначально и предназначался для таких командировочных. Ребята были веселыми, дружелюбными, охотно рассказывали о своей жизни в буше и были не дураки выпить. Судя по рассказам, жилось им, хотя и в некоторой дикости, то есть в землянках, но довольно хорошо. Советник командира бригады был мужиком опытным и мудрым, без нужды на подчиненных не давил. Служба не тяготила, с продуктами тоже было относительно неплохо. Не хватало свежего мяса, фруктов и, конечно, женщин. Вот кстати, об одном эпизоде, случившемся с ним лично и связанном с местными женщинами, после хорошей выпивки рассказал «мироновцам» майор Слава. Проведя в бригаде почти год и совершенно озверев от отсутствия женской ласки, он, наслушавшись о доступности местных «мульереш», то есть баб, отважился-таки на «аморальный поступок, не достойный советского офицера». Будучи в Лубанго, как-то темным вечерком взял УАЗик и под прикрытием «послушать мотор, а то он что-то стучит» выехал за ворота миссии.

Долго искать ему не пришлось. «Мульереш» и вправду были весьма доступны. Перемигнувшись с одной, понравившейся больше других, он усадил ее в машину и, отъехав немного от города, совершил этот самый «аморальный поступок». Потом, как полагается, отвез даму на место, откуда ее взял, сунул ей несколько кванзовых бумажек и распрощался. Вроде бы все остались довольны. Слава облегчил «невыносимый гнет души и тела», а дамочка пополнила свой карман. Но…

Через несколько дней, бравый советник почувствовал, как с организмом его происходит что-то непонятное и неприятное. У нас в таких случаях констатируют: «Закапало…» Это было ужасно. Подходящих лекарств, чтобы заняться самолечением, естественно, нет. Надо обращаться к врачу. А значит, об инциденте узнает начальство. И все, конец карьере! Вылечить-то его вылечат, но: а) из Анголы в Союз вышлют в самые кратчайшие сроки; б) накатают на службу такую характеристику, что подполковником ему не быть до дряхлой старости и служить до этой старости примерно в районе Кушки; в) могут и из партии погнать, а это — вообще звиздец, можно со спокойной совестью стреляться. С советскими военными, таким способом нарушившими Кодекс строителя коммунизма, начальство поступает очень строго, это всем известно. Как сказал бы поэт: «Ужасный век, жестокие сердца!».

К счастью, миссионный врач Володя не забыл принципа: «Не навреди!», переиначив его в «Не настучи!». Славу он не выдал, мало того, поскольку качественное лечение требовало какого-то времени, задержал его в Лубанго под предлогом стабилизации артериального давления: «Сами понимаете, здесь не Союз, здесь Африка, экстремальные условия! Но ничего серьезного, через недельку он будет как новенький!». А самому Славе сказал: «Это тебе, дураку, повезло, что обычный триппер подхватил! У местных такие ужасы бывают! Типа «иерихонской розы», когда головка члена раздувается, а потом разрывается на лепестки! Понял?»

Слава понял. Поняли, судя по всему, и бойцы мироновской группы, потому что разговоры «за местных баб» прекратились.

А скука и безделье остались. И сколько этот период безделья может продолжаться, не знал никто. По крайней мере, из ближайшего окружения Миронова.