Приказано добиться результата. Как была обеспечена реализация реформ в сфере государственных услуг Великобритании

За все время моей работы в Группе я с одобрения Блэра бывал по три-четыре раза в год в России, чтобы помочь в проведении школьной реформы. Одна из таких поездок пришлась как раз на 15–19 мая 2002 г., когда наконец-то статистические сводки об уличной преступности стали благоприятными. Мой визит в Россию предполагал посещение школы в небольшом заброшенном городишке севернее Москвы, где только что закрылась единственная фабрика. И вот теперь все население этого города было охвачено безработицей, и только малочисленная горстка мужественных преподавателей пыталась вытягивать общину, ухватившись за рваные шнурки от ботинок. В конце визита у меня состоялась встреча с министром образования Москвы, и тогда же, в воскресенье, накануне отлета домой, мне довелось побывать в Новодевичьем монастыре, куда Петр I заточил свою сестру – царевну Софью. Вскоре, бродя в одном из московских парков, где на траве свалены уже почти никому не нужные скульптуры бывших вождей, в том числе Дзержинского и Сталина, я позвонил домой и неожиданно узнал от Карен, что с Аньей, которой тогда было всего 25 лет, произошло несчастье – она в двух местах сломала позвоночник, упав с лошади. Теперь она находилась в больнице. Меня как оглушило, я словно врос в землю. Почему так случилось, что я оказался далеко в то время, когда был нужен рядом?

На следующий день была назначена операция, и я уже был в больнице. Мы с Карен видели, как Анья пришла в себя после того, как ей в позвоночник вставили штыри. К счастью, костный мозг не пострадал и чувствительность сохранилась. Врач надеялся, что со временем Анья совсем поправится. Позже, вечером, когда мы измотанные, но все же воодушевленные успехом операции вернулись домой, позвонил Блэр и выразил свои соболезнования. «У меня сейчас ужин с Дэвидом Бланкеттом и Салли [Морган. – М. Б.], и мы все мысленно с вами». А на следующий день Бланкетт написал Анье коротенькое, но полное сочувствия письмо.

Весь остаток недели я был как в чаду – рассеян, забегал на работу ненадолго и почти сразу мчался к Анье в больницу. Примерно через неделю ей уже разрешили вернуться домой. Но на первых порах ей была необходима помощь буквально во всем. И Карен превратилась в терпеливую круглосуточную сиделку. Медленно, очень медленно спина заживала, и Анья потихоньку начинала двигаться. Для нас был настоящий праздник, когда она впервые самостоятельно добралась до местного магазинчика. Затем – уже до Энджела, Ислингтон.

…На следующий год она перенесла еще одну тяжелейшую операцию, после чего все зависело только от ее выдержки и самообладания, а также от любви и заботы семьи, особенно матери, которая всегда была рядом с ней.

Из-за несчастного случая на карьере Анье пришлось поставить крест. Она буквально дневала и ночевала в стойлах и зарабатывала себе на жизнь тем, что тренировала лошадей для скачек по пересеченной местности. Еще с детства это была ее единственная мечта. Так что, помимо выздоровления физического, ей предстояло справляться также с нравственной и психологической травмой. И ей это удалось – тихо, незаметно, скромно, совершенно в ее духе. Спустя четыре года она уже работала на полставки, сама зарабатывала себе на жизнь, была вполне независима и являла мне пример для подражания; не сомневаюсь, что и остальным тоже.

Отделения скорой и неотложной помощи

Государственная служба здравоохранения всегда действовала эффективно во время массовых катастроф и при таких несчастных случаях, как с Аньей, но там, где дело касалось обычной, повседневной работы, по отношению к основной массе пациентов, отделения скорой и неотложной помощи действовали не столь образцово. В 1990-х гг. почти каждый гражданин страны имел опыт утомительно долгого ожидания в приемном покое больниц, в отделении скорой и неотложной помощи. Пресса обожала расписывать бессонные ночи пациентов, ожидающих помощи на каталках, но для многих из 12 млн человек, ежегодно попадающих в отделения скорой и неотложной помощи, едва ли не более серьезной проблемой было муторное ожидание на отвратительном пластиковом стуле в убогом помещении.