Приказано жениться

Серовато-рыжая шерсть зверя была вздыблена, пасть оскалена, а золотистые глаза грозно сверкали. Не обращая внимания на девушку, зверь пробежался по комнате, внимательно принюхиваясь, и то и дело глухо порыкивая.

Убедившись, что в комнате, кроме Насти никого нет, волк шумно выдохнул и повернулся к девушке.

— Григорий? — тихо прошептала она, моментально узнав золотистые звериные глаза.

Зверь фыркнул и медленно, словно боясь спугнуть, сделал несколько плавных шагов к девушке. Ткнулся влажным носом в ладонь. Настя вздрогнула. Хотя шерсть волка все еще топорщилась, а из груди то и дело вырывалось глухое рычание, но почему-то девушка не боялась. Наоборот, с огромным зверем стало гораздо спокойнее.

Она невольно залюбовалась волком. Высокий, поджарый, с мошной шеей и густой шерстью, в отблесках свечи отливавшей огнем, зверь стоял неподвижно, словно сам опасался напугать невесту. Насте захотелось обнять его, но она боялась, что зверь воспротивится подобной вольности.

— Можно? — только и спросила она, осторожно протягивая руку.

Волк насторожился, но тут же слабо вильнул хвостом, наклоняя голову. Все еще робея, девушка погладила его по огромной голове. На удивление, шерсть была мягкой и очень теплой. Зверь насторожено замер, и Настя, осмелев, засунула пальцы в густой мех.

Волк недовольно заворчал, скорее возмущаясь самой бесцеремонностью, нежели выражая протест. Потом осторожно взял Настину ладонь в пасть и потянул к выходу.

Они прошли к дубу, ставшему таким привычным для разговоров под ним. Волк отряхнулся и сразу же обернулся гвардейцем. Настя на всякий случай закрыла глаза руками — из обрывочных сведений, она знала, что из оборота человек выходил голым.

— Ты чего? — Григорий аккуратно отнял руки девушки от лица.

Она приоткрыла глаза и облегченно выдохнула: мундир, как впрочем, и остальная одежда была на месте.

— А как это у тебя получается? — полюбопытствовала Настя.

— Оборачиваться? — нахмурился Белов.

— В одежде оставаться, — она вновь покраснела, а преображенец расхохотался.

— Вот оно что! — он вытер выступившие от смеха слезы и, все еще добродушно усмехаясь, продолжил. — Я и не знаю. Но такое лишь преображенцем и под силу. Потому мы и прображенцы, а не оборотни: у нас лишь тело изменяется, а разум остается человеческий. Да и мундир в целости, иначе не напастись сукна бы было.

— Вот как? — Настя посмотрела на взъерошенную светлую шевелюру Белова, вспомнила густой мягкий мех пол пальцами и от смущения опустила взгляд. — Я не знала.

— А знала бы, так гладить не стала? — продолжил Григорий,

Девушка пожала плечами. На самом деле искушение погладить огромного и сильного зверя было слишком велико.

— Ладно, — отмахнулся Белов, зверь внутри все еще блаженно жмурился от воспоминаний, как тонкие девичьи пальцы перебирали шерсть. — Ты лучше скажи мне почему дверь в дом не заперли?

— Не знаю… — Настя беспомощно посмотрела на гвардейца. — Я когда выходила, Глаша оставалась… может она закрыть забыла…

Григорий хмыкнул.

— Выпорола бы ты ее, — беззлобно заметил он. — Сразу бы память лучше стала.

Порыв благодарности сразу же прошел. Серые глаза грозно сверкнули.

— Да уж как-нибудь без тебя решу, что мне делать! — вспылила Настя.

— Ага. То-то ни дня без приключений. Да и комната твоя в порядке полном! — отозвался Григорий. Он помолчал и решительно закончил. — Я вот чего подумал: давай мы тебя из списка фрейлин исключим, и ты к моей сестре переедешь.

— С чего это вдруг? — опешила девушка.

Предложение Григория, хоть и было достаточно пристойным, но жить у сестры Белова не хотелось.

— Так безопаснее, — пояснил преображенец. — Да и Софья присмотрит, коли что.

— Коли что?

— Да мало ли. Вон сегодня, платье тебе испортили… вещи раскидали… — Белов махнул рукой. — да мало ли у вас, баб, коварства найдется соперниц изводить!

— Знаешь, Гриша, коли ты по бабам бы не бегал, так и мне платье бы никто не портил! — взвилась Настя, потеряв остатки терпения, — А что касается переезда, ты у сестры сначала дозволения спросил?

— А с чего спрашивать? — все еще не понимая смену настроения невесты, Григорий пожал плечами. — Софья мне в помощи никогда не откажет.

— Что ты все о себе печешься! Хоть бы подумал, что сестре твоей не до гостей сейчас! У нее, между прочим, дети болеют!

— Так ты ж в другой комнате будешь, чай не заболеешь! — отмахнулся преображенец, совершенно не понимая, с чего девушка смотрит на него с такой яростью. — На бал, конечно, она не поедет, но там кого-нибудь для тебя сыщем, чтоб сопровождал!

— Ты… да… — от злости не найдя слов, Настя просто развернулась и направилась к дому.

— Настя, ты куда? — опешил Григорий.

— Вещи собирать! — рявкнула девушка.

Мысли о том, что Белов считает её, как и Головину, особой легкомысленной и эгоистичной, были неприятны.

— Погоди, я же Софью еще не предупредил…

— И хорошо, что не предупредил! Я…да я лучше в острог пойду! Или в Сибирь!

— Ты что несешь? — Григорий в два прыжка догнал девушку и, схватив за руку, развернул к себе, — Какой острог!

— Пусти! — Настя дернулась, но безуспешно. — Пусти, а то кричать буду!