Приказчик без головы

– Какой, к черту, год? – мужиковато изумилась Матрена Ипатьевна. – Он мне писал в ноябре. – Дондрыкина полезла в нижний ящик буфета и вытащила оттуда скомканную бумажку. – Сжечь хотела, да потом передумала. Чтобы в рыло поганое пихнуть, когда обратно явится. Вот, вот он пишет – такая я, мол, растакая, не блюла себя, а ему в жены девицу захотелось! Когда меня на дармовщинку крыл, об этом не думал. Да я бы с голоду померла, кабы блюла себя. А ведь клялся, сморчок, клялся, что любит! Я ради него лавку эту чертову завела. Господи, зачем? Чтобы в благодарность письмо вонючее получить? Эх, знала бы, к родителям не отпустила бы. На кой мне ляд их благословение?

– Лавку запер, – в гостиной неслышно, как кот, появился старичок. – Что ты там про Пашку кричала?

– А… – махнула рукой Дондрыкина. – Ерунда! Думали, помер. А ему как с гуся вода. Как же, помрет он! Вперед него все сдохнут!

– А с чего этакую страсть предположили, позвольте спросить? – Старичок уселся на стул и прихлебнул, словно чай, виски из стакана. – Ведь неспроста?

– Сашка скелет в морге видела! – отмахнулась Дондрыкина. – Решила, что Пашкин…

– Полагаю, четырехпалый? – старичок повернулся к Сашеньке.

Она не ошиблась – старичок умен. Вопрос в яблочко!

– Четырехпалый.

Дондрыкина скривилась:

– Таких пруд пруди.

– Не болтай! Сядь! – резко оборвал ее старичок и уточнил у Сашеньки: – На левой руке?

– Да! А я ведь главного не рассказала, – спохватилась княгиня. А все уиски! – Один человек видел, как Пашку обезглавили и в Неву бросили. На Петра и Павла дело было, в прошлом году.

– Врет твой человек! – заявила Дондрыкина.

Старичок же отнесся серьезно:

– Позвольте полюбопытствовать, кто сей свидетель? Али секрет?

– Почему ж секрет. Сидором Муравкиным звали!

– Позвольте, он ведь и сам без головы остался?

Сашенька кивком подтвердила.

– Дела… – протянул старичок.

– Я одного понять не могу, – Дондрыкина вразвалочку двинулась обратно к столу. – Тебе-то какое до этого дело?

– Мой муж – адвокат Антипа Муравкина. А я… я помогаю ему в установлении истины.

– Антип, если память мне не изменяет, – стал размышлять старичок, – прошлой осенью в Питере появился, значит, на Петра и Павла Пашку убить не мог. Следовательно…

Дондрыкина его опередила:

– Да жив Пашка! Кому ты веришь, Козьма Сысоевич? Ее отец моего разорил!

– Это, Мотя, к делу не относится. А верить – верю! Потому что Пашку знал хорошо. Не мог он такое письмо написать. Не мог! Приказчик – тот же посол али переговорщик. А Пашка хорошим приказчиком был! Он тысячу пуль бы отлил, мол, болен или родители помирают, землетрясение, наводнение, холера там или еще что, но обидных для невесты оскорблений ни в жизнь не допустил бы. Значит, не он писал, не он!

– А запрос? Климент запрос в волость посылал.

– Этот казус тоже легко объясним. С запросом червончик не пошлешь. А полиция наша без барашка в бумажке даже не почешется. Проверили по документам и отписались. По документам, поди, Пашка из своей деревни отродясь не выезжал.

– А кто письмо тогда написал? – не сдавалась Дондрыкина.

– Писал его тот, кому надо Пашку в твоих глазах опорочить. И кто точно знает, что Пашка не вернется. Убивец то есть!

– А почерк? – задала резонный вопрос Дондрыкина. – И ты, и я почерк-то признали!

– Почерк подделать – не штука. – Старичок повернулся к Сашеньке: – Вас как называть-то, ваша светлость али сиятельство?

– Сашкой ее звать! – вякнула Матрена Ипатьевна.

– Александра Ильинична, – строго поправила княгиня.

– Александра Ильинична, раз Сидор вам про убийство рассказал, может, и убийцу упомянул?

– С Сидором я знакома не была, с чужих слов говорю. А убийцу Сидор не назвал. Выгоду хотел из тайны извлечь, за что и поплатился.

– Однако, чувствую, мыслишки у вас насчет убийцы имеются. Или ошибаюсь?

– Осетров! – чуть подумав, открыла свои подозрения Тарусова.

Все равно завтра весь город узнает.

Старичок почесал лысину:

– Калина? Да ну-у… Зачем ему собственных приказчиков убивать?

– Пашку – за то, что к Матрене переметнулся, – пустилась в объяснение Сашенька.

– Бросьте, ерунда. Александр Македонский, конечно, великий человек, но стулья из-за него ломать негоже, – процитировал Гоголя собеседник.

«А старичок-то образован!» – подумала Сашенька, а вслух продолжила объяснять:

– А Сидор Осетрова шантажировал…

– Говорю же вам – не Осетрова! Как Пашка не мог письмо такое накорябать, так Калина на убийство не способен, – возразил ей старичок-психолог. – Обмануть, сподличать, подвести под монастырь – это Осетров запросто. И украсть может! Товар мимо таможни ввезти…

Слова эти адресованы были не Сашеньке.

– Опять свое заладил! – взметнулась Матрена Ипатьевна. – Калина в ноль торгует, чтоб меня разорить!

– А я говорю, контрабандой балуется. А что ты запоешь, когда в минус к нашей входной цене начнет продавать?

– Пусть попробует…

– На хвост соли ему насыплешь?

– Управу найду!

– Зря ты на Климента рассчитываешь. Они с Калиной давно в дружках. Когда склады мои сгорели, Климент приехал, поковырялся пять минут, буркнул «Молния!» – и был таков. А там керосином за версту воняло…