Приход № 3 (февраль 2014). Сретение

Последний выпуск «Свято-Владимирского теологического журнала» публикует доклады, представленные на конференции «Экклезиология и национализм в эпоху постмодерна», которая прошла весной 2012 года в Академии теологических наук в греческом городе Волос. Наша конференция в Волосе была посвящена важнейшему вопросу в современном православном мире: мы говорили о взаимосвязи Церкви и государства, Церкви и национальности, Церкви и этнических групп. Эта тема особенно важна для Америки, если принять во внимание разлад американских православных деноминаций и непрестанный поиск решения проблемы раздробленности на протяжении последних 90 лет.

Я родился во Франции и переехал в Америку ребенком в 1959 году, в то время мой отец (известный богослов и историк Церкви священник Иоанн Мейендорф) стал преподавать в Свято-Владимирской семинарии. Неизбежно я оказался в центре событий 60-х годов, когда православное единство в США было главным на повестке, и на моих глазах происходили переговоры, которые завершились автокефалией Православной Церкви в Америке. Мой взгляд на православную Америку был сформирован Александром Шмеманом и моим отцом, и он заключается в стремлении к единству православия в Америке, а также существовании местной, автономной или автокефальной Церкви.

После греческой конференции я был удивлен, насколько по-разному ученые-теологи и официальная Церковь трактуют историю. С одной стороны, теоретики христианства согласны в том, что самоопределение Церкви по отношению к государству является важнейшей проблемой, во-вторых, все ученые едины во мнении, что для православия Северной Америки – так называемой диаспоры – необходимо единство. Но если посмотреть на этот же вопрос с позиций официальной Церкви, получается, что все совсем не так. Таким образом, мы сталкиваемся с настоящим раздвоением православной действительности: получается, что сами не соответствуем собственному богословскому видению.

Ситуация в Северной Америке радикально отличается от традиционно-православных стран, где православие является доминирующей религией, верой подавляющего большинства людей. Естественно, в этих странах возникает тесная связь между обществом, государством и Церковью. Главная опасность, однако, в том, что когда Церковь слишком сближается с государством, это приводит к таким проблемам, которые можно встретить в современной России – Церковь становится рупором государства, например, в вопросах внешней политики. Можно соглашаться с этой внешней политикой или нет… но что произойдет, если государство изменится, и внешняя политика тоже поменяется? Когда Церковь слишком завязана в политических интригах, она в перспективе теряет уважение и доверие людей.

В США ситуация другая, прежде всего, потому что конституцией закреплено разделение Церкви и государства, но еще и потому, что православные у нас составляют лишь небольшую долю – один, может быть, два процента населения. Наша же главная проблема в достижении единства и необходимости создания поместной православной Церкви, свободной от контроля, так сказать, со стороны других Церквей, многие из которых контролируются государством. В этом как раз и состояла первоначальная идея для нашей автокефалии в 60-х и 70-х годах. Почему получилось по-другому?

После октябрьской революции в России Северо-Американская Митрополия, которая представляла собой остатки старой русской миссии, стала автономной де-факто. В месте с тем, ее канонический статус подвергался сомнению, она не была признана всеми другими православными Церквами, хотя мы и находились в общении с ними. В 60-х годах мы предприняли отчаянную попытку добиться полноты канонического признания и в первую очередь обратились к Константинополю, чтобы понять можем ли мы подпасть под их крыло. Они даже отказались встречаться, намекнув, что ваша проблема – это проблема отношений с Россией, поэтому обращайтесь туда.

Так начались переговоры с Русской Православной Церковью, от которой мы и получили автокефалию. Конечно, мы не желали становиться частью Русской Церкви, которая в то время контролировалась коммунистическим правительством, но мы так же не могли решить нашу проблему через Константинополь, поэтому автокефалия оказалась как бы «ненарочной».

В то время мы были готовы идти на любые уступки, потому что надеялись, что получение автокефалии приведет к воссоединению всех православных в стране в одной автономной или автокефальной Церкви и созданию территориальной Церкви в Северной Америке. До сих пор это видение остается лишь нашей мечтой, и, к сожалению, ситуация на Епископском соборе такова, что не все разделяют наши надежды. Ирония в том, что единственная Церковь, которая согласна с нами в вопросе создания единой территориальной Церкви, – это Вселенский патриархат (Константинопольская Церковь). Однако мы уверены, что Церковь не может строиться на национальных принципах, а только на территориальном, поэтому не согласны с Константинополем в механизме предоставления автокефалии, то есть создания местной Церкви. Как раз этот вопрос сейчас является главным в обсуждениях на Епископском соборе в США.

Альтернативная нашей точка зрения базируется на национальном церковном устройстве. Церковь в этом случае представляется единством, которое позволяет этнической группе, скажем, русским, сербам, болгарам, поддержать свою национальную идентичность и связи с матерью-Церковью, а следовательно, и с православными на родине. Например, Русская Православная Церковь считает себя Церковью для русских на территории России, но и для всех по происхождению русских, которые сознательно передают себя под ее юрисдикцию. Фактически эта позиция является обоснованием колониальной структуры управления Церковью, которая, очевидно, делает объединение Церкви на какой-нибудь территории невозможным – особенно в Америке. Парадоксально, но этот взгляд радикально отличается от традиционно-православного понимания Церкви и экклезиологии, – то есть обычной церковной структуры и организации.

Все больше людей обращаются к православию в Америке, а получается, что мать-Церковь и так называемая диаспора все дальше отдаляются. Может ли еще все измениться? Следует признать, что динамика в переговорах, которая наблюдалась в 60-х годах, когда все наперебой говорили о единстве православия и необходимости создания местной Церкви, пошла на спад. Голоса единения уже не столь слышны, как в те времена, когда глава православных греков в Америке архиепископ Иаков был председателем конференции в Лигионье. Тот собор мог бы стать переломным и привести к объединению американских православных Церквей. Чем это закончилось в реальности? Владыка Иаков был спешно отправлен на покой, и с тех пор все менялось только к худшему.

Была еще надежда, что Епископский собор сможет поддержать наше видение и воплотить его в жизнь, но мне кажется, события последнего года дали понять, что многие матери-Церкви не желают смягчить свою позицию и не разделяют наше видение. Важнейшая задача для нас состоит в поддержании здоровой дискуссии вокруг этой проблемы. Надеюсь, при этом мы можем сохранить свое понимание вопроса и не потерять чувство остроты ситуации. Если бы наши епископы действительно поверили в возможность единства, объединение могло бы произойти. Мы были очень близки к этому после встречи в Лигионье, и у нас достаточно епископов, чтобы созвать местный собор. Епископы должны просто сказать: давайте соберемся и создадим местный синод, а матерям-Церквам представим уже свершившийся факт создания новой Церкви.

Если обратиться к истории, именно так и создавалась большая часть автокефалий. Обычно они уже существовали по 20–30 лет, и потом только признавались всей Церковью. Даже Русскую Церковь признали на соборе лишь после 150 лет существования автокефалии Русской Православной Церкви. Другими словами, процессы в православии идут своим собственным темпом, а не так быстро, как хотелось бы. Нам же остается только надеяться и молиться, но иногда быть отважными и предприимчивыми и бороться за свои интересы.