Приходские истории: вместо проповеди (сборник)

На следующий день они говорили снова. Внутренний ужас, удивленная тоска, которые терзали ее накануне, ушли. Она погружалась все глубже, она была заражена, что-то отключилось в ней, что-то замерло, стихия этого бесконечного разговора, откровенного до бесстыдства, до душевных объятий и не всегда точных пьяных поцелуев, оказалась родной. Ей было больно, страшно – и вкусно, и хорошо. Услышав «люблю», она вдруг и вовсе перестала бояться, она шагнула навстречу. А он говорил и говорил – так, будто хотел выговорить всё, навсегда. Будто прощался с ней!

Хотя на другой день батюшка звучал как будто трезвее.

– А я, я верю в человека. И верю, что жизнь каждого человека, да и человечества в целом, не бессмысленна, не напрасна, что и в самой цивилизации не одно только удаление от Бога, но и прославление Его и хвала Его величию. И хотя земной мир все-таки погибнет, история завершится, она тоже имеет глубокий смысл, и конец всему все-таки не смерть, а жизнь, потому что Христос приходил и воскрес. И я не понимаю, почему из всех тем у монашества любимая – бесы искушения, я этого не по-ни-ма-ю. Почему с такой охотой говорят о мраке и молчат о свете?

– Наверное, они просто не знают.

– Они не могут не знать, мы всё, всё знаем! А те, кто еще не разобрался, кто только пришел в церковь, с ними надо говорить особенно бережно. Вот они пришли в храм из этой жестокой, из этой невыносимой жизни, отчаявшись, все переломанные, изорванные, в общем-то, уже ни на что не надеясь, не пришли, зашли, заглянули – и снова их пугают всё теми же байками про геенну огненную. И человек зажимается, даже если становится церковным, окрадывает себя. Потрясенность своей греховностью – это ведь только первый шаг, но для большинства и последний. Однако есть и вторая мера, высшая ступень – сыновства, усыновления Господу. Там страха быть уже не может!

– Совершенная любовь изгоняет страх?

– Да о нем тогда и помину нет! «Не боюсь Бога, потому что люблю Его». Антоний Великий говорил. Разве это убеждает меньше? Значит, совсем не обязательно запугивать людей адом, можно указывать им на любовь Божию, открывать ее, и если человека коснется хоть язычок этого пламени, понимания, что Бог есть любовь, он сам устрашится того места, где Его нет, сам устремится прочь – к любящему Господу, к Спасителю, к небу.

– Почему же тогда все-таки…

– Да потому что это гораздо труднее, Аня! Проповедовать путь любви – тут уже одним словом не обойдешься, нужны дела, а страх наказанья понятней, ближе, и… страх действует! Но страх для немощного, а человек столько раз доказывал, как он может быть велик, к величию и надо обращаться, образ Божий искать в закоулках души, а не шантажировать слабости и падшесть человеческого устроения. Страх – это ведь всегда хоть маленький, но шантаж, торг.

– Но существует страх Божий…

– Слово то же, но этот страх уже любовь, это уже не трепет перед мукой ада, а боязнь оскорбить Того, Кого любишь.

– Всё, что ты говоришь, – так прекрасно. Но почему я слышу это от тебя впервые? Почему ты никогда не говорил ничего такого в храме, на проповеди?

– Не может быть!

– Я серьезно…

– Ты забываешь, кто я. Не говорил, потому что не уверен, уверена ли во всем, что я говорю, церковь… – он усмехнулся. – Я ведь совершенно в другом положении: приходят люди, и так часто хочется ответить им по-человечески, или, как пишут отцы, по-человечеству, а я не могу. Не могу. Ты не представляешь, что это! Сам иногда не верю, не чувствую того, о чем говорю, но зато это мнение церкви, и не знаю, что полезнее, что вернее – благостная маска, которая отваливается на глазах у изумленных слушателей, просто стыдно становится, Аня… Или то, что и в самом деле я об этом думаю, потому что тоже прожил жизнь и бывал в разных переделках, понимаешь, сказать что-то из житейского опыта, который у меня есть, или из церковного, духовного, которого у меня нет! И эта раздвоенность иногда буквально разрывает. Все время оговариваться, оглядываться, бояться не совпасть с мнением церкви, но что такое мнение церкви?

– Это ее тысячелетний опыт, длящийся опыт отношений с Богом и осмысление этих отношений. Ты говоришь невероятные вещи…

– …всё совсем иначе сложнее ты сама подумай Христос создал церковь такую глубокую что она вмещала в себя весь мир всю вселенную но люди ж не могут они маленькие куда им вселенная и церковь Христову превратили в organization нарисовали эти ватерлинии сюда нельзя туда тоже и вместо того чтобы свет свет миру эти ватерлинии аня невозможно ты просто не знаешь а каждый священник с этим сталкивался совесть – глас Божий говорит одно, официальное церковное мненье – совершенно другое получается все мы в партии

– разве официальное мнение – это не голос всеобщей совести