Приходские истории: вместо проповеди (сборник)

Жили они дружно и в общем свободно, Петя Люду ни к кому особенно не ревновал, а Люде никто, кроме Пети, не был нужен. Так прошло три года; после третьего курса Люда родила Анечку и даже не ушла в академ – сильно помогли бабушки, и та и другая. И всё было хорошо, Петя дочку обожал, нянчил, спал с ней ночами. Но на четвертом курсе с Петей свершился переворот. Он уверовал в Бога и в самом скором времени стал до того ревностным христианином, что Люда только тихо постанывала. Сама она христианкой становиться не собиралась, в церкви от запаха ладана ей делалось нехорошо, попы казались обманщиками. Никакие Петины разговоры ее ни в чем не убеждали, а со временем стали и раздражать. Она разрывается между учебой и ребенком, ждет не дождется, когда Петя вернется домой, а Петя, видишь ли, на всенощной! А в воскресенье, единственный день, когда можно погулять с утра всем вместе, его тоже нет – «кто не посещает литургию, отлучается от церкви».

Но Людино недовольство, понятно, на Петю никак не действовало, он просто махнул на нее рукой и, если бы не эта церковь, в остальном стал даже лучше прежнего, но жену это не убеждало. Они окончили институт, Люда, конечно, с горем пополам, Петя – с красным дипломом. Но, вместо того чтобы пойти в лабораторию, куда вообще просто так не попадали, а Петю звал его научный руководитель, Петя ни в какую лабораторию не пошел, а поступил в семинарию. Дома он стал бывать совсем редко, а Люда между тем родила второго, уже мальчика. И протест в ней стал потихоньку ослабевать, как-то отвлеклась на материнские заботы, а тут Петя уже отучился и позвал жену и всех своих друзей на рукоположение. Люда пошла. Всё рукоположение она проплакала: ее родной Петя был от нее так далеко и совсем там про нее не думал, а кланялся, падал на колени, и его под руки водили два красивых юноши, а под конец Петя вышел в белом облачении, весь сияющий и совершенно незнакомый. Люда подошла, как и все, к кресту, который он держал в руке, и поцеловала, как все, сначала крест, а потом руку мужа, и почувствовала, что это больше не муж.

Потом она догадалась: рука показалась ей чужой, потому что исчезло обручальное кольцо на Петином пальце. И Люда весь оставшийся день с Петей вообще не разговаривала. Но он будто этого не замечал. Легко ему было не замечать: дом у них был полон гостей, и всех их надо было накормить и напоить и всем улыбаться. А на следующий день рано утром Петя ушел, вернулся только поздно вечером и сказал Люде: «Стажировка. Чтобы я научился правильно служить». И Люда стала с ним снова разговаривать, потому что надо же было его накормить, спросить, с майонезом он будет или с постным маслом – Петя постился вовсю. Стажировка продолжалась полтора месяца, а еще через две недели отца Петра распределили в Можайский район, в деревню Пыпино, восстанавливать разрушенный храм. И Люде ничего не оставалось, как поехать с ним. Детей пока пришлось оставить бабушкам – не везти же их на пустое место.

Пете выделили домик, небольшой, но крепкий, прямо около церкви. Церковь была – страшно посмотреть – внутри вся исчерченная, изгаженная, но Петя сказал: стены есть, и полы каменные – это уже очень много. Мэр Можайска выделил Пете денег, потому что вышло по поводу восстановления церквей распоряжение сверху, как раз возникла такая волна; вскоре волна спала, но Петя успел. И начал заниматься тем, чем никогда не занимался: нанимать строителей, закупать стройматериалы, объяснять рабочим, как лучше сделать.

А Люда тем временем приводила в порядок их дом, своими руками. Оклеила его новыми обоями, выкрасила полы, вымыла окна; друзья, уезжавшие в Швейцарию на ПМЖ, очень помогли с мебелью, даже из дружеских чувств привезли эту мебель на грузовике из далекой Москвы. В дом можно было селить детей, и детей перевезли от бабушек, как раз наступило лето – опять же, свежий воздух.

Лето прошло хорошо, отец Петр загорел на своей стройке как негр, только сильно осунулся, но всё время шутил. Как-то быстренько превратился он из подающего надежды студента в делового, ухватистого мужичка – может, и отросшая борода сыграла свою роль.

Дочка Анечка нашла себе подружку – шестилетнюю Варю с соседней улицы, обедать ее было не дозваться, а сын Федя оставался еще при маме. Он ей не мешал, играл в уголке, но любил, чтобы она была рядом. И что мама всё время всхлипывает – не замечал. Тут наступила осень, пошли дожди. Люде стало совсем грустно: развороченная глина за окном, отец Петр неизвестно где, она с детьми целый день дома. Одна. И никакой перспективы.