Прихоти дьявола (СИ)

— Переодевайся, Лале. — Он выпустил меня из нежных объятий и отстранился, сделав едва заметный шаг назад. Словно зритель в кукольном театре, он уселся на диван, безмолвно наблюдая за тем, как я собираюсь переодеваться, чтобы впервые за долгое время поддаться воздействию прохладного воздуха, смешанного с пряным цветочным ароматом и весенним запахом влюблённости. Я предвкушала эти тёплые прикосновения солнечных лучей, за которыми я соскучилась сильнее, нежели по длинным разговорам и друзьям, коим дела до меня уже явно не было. Заботу и интерес ко мне проявлял только шехзаде. Не Влад, вечно холодный и равнодушный, что в душе таит цветочные сады, наполненные жаждой тепла. Не Аслан, солнечный рыжий юноша, чья улыбка способна вытянуть из самой бездны отчаяния, пропасти неверия, в которой я каждый день теряла саму себя.

Я плавно стянула с себя рваное платье, что цветом своим походило уже не на изумруд, а на болото, загрязнённое всевозможными человеческими и не только отходами. Мехмед прожигал меня взглядом, и я прекрасно это ощущала, ведь все места, которых он призрачно касался, пылали, покрывались кровоточащими ядовитыми язвами.

— Надень то белое, что я прислал тебе из Эдирне. Думаю, оно подчеркнёт твои… достоинства. Хоть их мало осталось.

Недовольно фыркнув и вновь окунувшись в реальность, где все ненавидят меня и где я ненавижу всех, я потянулась за тем подарком в сундуке, который отставила на долгое время, поклявшись себе никогда больше в него не заглядывать. Там лежали различные украшения, что уже наверняка покрылись внушающим слоем пыли, лежали дорогие ткани, которые юноша привозил мне каждый раз, когда возвращался с походов или охоты. Я уже не могу сказать, как давно он был в Эдирне, но достаточно, чтобы обо мне уже в столице все забыли и Мехмеда больше не расспрашивали. Хотя, дядюшка Мурад даже не знает, насколько близок он был к истине, когда прислал под этот дом своё войско, что по моей памяти так и не вошло в эту комнату. Может, мужественные воины и обыскивали это злосчастное жилище, заглядывая в каждый уголок, но они явно смотрели невнимательно, если я до сих пор здесь, переодеваюсь под пристальным мужским взором и отсчитываю минуты до того момента, как сумею вырваться из затхлого здания и насытить свой организм свежим весенним воздухом. Как же отвратительно я выглядела сейчас: мои короткие волосы не украшали меня и не делали более женственной, новое белоснежное платье на мне болталось, как на высохшем пугале, а зажившие ранки цеплялись за полупрозрачный шлейф рукавов и бесстыже представали в худшем своём свете для всех желающих. Трусливо огладив короткую шевелюру, такую, как у Мехмеда, моё тело поддалось вперёд, словно меня что-то толкнуло в спину с совершенно дикой неприязнью.

Машинально обернувшись, пришлось метнуть суровый изучающий взгляд в сторону того, кто позволил себе такую минутную слабость, незримую дерзость. Ничего не было. И никого. Это просто был порыв моего тела к спасению. Организм кричал и вопил, как умалишённый — это возможность спастись. Первая и, вероятно, последняя попытка спастись сейчас окажется в моих руках. С нетерпением прикусив нижнюю губу и оставив на ней небольшие вмятинки от зубов, я прищурилась, стараясь совладать с разбушевавшимися внутри эмоциями, кои накалились подобно металлу под прямым действием огня.

Схватив за руку шехзаде и с томным ожиданием в груди, сжигающим меня дотла, я потащила его в сторону двери, выжидая, когда же она откроется и я смогу выпорхнуть за пределы полюбившейся темницы, подобно мотыльку, единственная цель которого теперь — излучать свет и жить так, как ему было положено. Минуя коридоры и лестницы, я чувствовала знакомый прилив сил в ногах и трепет в груди, словно сердце старается выглянуть из-за рёбер, чтобы убедиться в неподдельности того, что я вижу перед собой. Краем глаза замечаю хозяйку дома, что учтиво преклонилась перед шехзаде и недовольно зыркнула на меня, глядя, с каким нескрываемым счастьем я направляюсь в сторону улицы, куда мне позволили выйти всего на несколько минут.

Это однозначно был некий триумф. Достижение, отпечатавшееся в моём сердце сладким ожогом. И теперь я готова была этот день холить и лелеять в своей голове, беречь его, как зеницу, ока.

Дверь раскрылась настежь. Вместо ярко-салатовой травы и пестрящих различными оттенками цветов, в глаза бросилась иссохшие травинки и кусты, чьи ветви походили на когтистые лапы монстра, переплетённые между собой в крепкий щит, покрытый шипами. Вместе приятного лимонного света солнца на землю опускалось алое свечение, а чёрные густые тучи, что затянули небо в один лишь миг, стали покорным занавесом для бордово-красного солнца. Первые тяжелые капли дождя упали к моим ногам, в нос ударил резкий запах металла, тошнотворно знакомый, от которого хотелось завернуться в плотный клубочек и забиться в угол, лишь бы не чувствовать этот смрад снова.