Прихоти дьявола (СИ)

Но я не отвечала и даже не шевелилась. Даже когда он поднялся и стал искать предметы, которые необходимы были для письма, мой взгляд и нутро оставались пустыми, тело не слушалось, а разум отчёта не отдавал. Его бёдра были обёрнуты куском моей сорочки, кою он порвал, когда желание завладеть мною и мои телом его свергло, устелив пелену перед очами. Мехмед протягивал мне кусочек бумаги и смоченную в угольных чернилах кисть, надеясь на то, что я всё же оставлю исповедь своей души длинным следом на пергаменте. Лениво поднявшись и изобразив одно лишь слово, не глядя в его сторону, но чувствуя на себе пристальный молящий взор, я откинулась обратно на постель, отвернувшись и спрятавшись под тонкое одеяло. Не знаю, от чего я пряталась. Я пряталась от самой себя, скорее, чем от шехзаде, который издавал непонятный шорох за моей спиной. Мне казалось, что он одевался.

— Я приду завтра. Доброй ночи.

Его голос не казался таким режущим, как всегда, не казался таким резким. Речь была мягкой, бережной. Но оберегать меня было уже поздно: он сам толкнул меня в пропасть сумасшествия и отчаяния, и теперь его ласковые слова никак меня не спасали, не возвращали мне желания жить. Это всё теперь было утеряно, навсегда сломано. Мне приходилось это сравнивать со сломанным цветком тюльпана, который как бы теперь не пытались оживить, заново он не сумел бы расцвести и порадовать всех своим пряным ароматом или приятным глазу цветом.

И он действительно ушёл, оставив меня в гнетущем одиночестве, от которого выть не хотелось. С одиночеством меня настигало долгожданное спокойствие, которое с каждым днём перерастало в манию, имеющую власть надо мной сильнее, чем чувство голода или сна. И, хоть с трудом, я находила умиротворение в одиночестве, я не проводила ни секунды без страха. Страха неудержимого, убийственно глупого.

Клонило в сон, но глаза как на зло не смыкались. Меня словно что-то удерживало ото сна, словно у меня было что-то незавершённое, то что требовало внимания больше, чем бездумное сновидение.

Я крутилась на постели, скомкав её под собой полностью. Мне приходилось бродить по комнате в поисках сна, ища его в каждом уголке комнаты, но всё же не удалось мне его отыскать до наступления рассвета. Когда же лучи впервые коснулись моей клетки, желание погрузиться в дремоту стало валить меня с ног, словно отнимая их у меня. У меня отнимало потихоньку все части тела: неспешно немели руки, голова становилась на удивление тяжелой, настолько, что невозможно было её удерживать в привычном положении. Пришлось улечься на постель и придаться этой тяжести, чтобы проникнуть на задворки собственного сознания и придаться его грозовым мыслям, что иногда взрывались молниями осуждений самой себя.

Я засыпаю и просыпаюсь с болью, но это не так страшно,

как проснуться и уснуть с ненавистью к себе.

Утро. Глаза раскрывались тяжело, до боли тяжело. Импульсы ручейками разносились по телу, оно совершенно не хотело подчиняться мне и моим мыслям, затуманенным оковам сна. Он так крепко вцепился мягкими пальцами в мою кожу, утягивая в волшебные объятия, что я совсем не противилась этому убаюкивающему эффекту, не желая подниматься с постели. Теперь навязчивым было ощущение, что за мной кто-то наблюдает. С трудом я поднялась и огляделась, но так никого и не заметила. Чувство не покидало меня, засев в голове ядовитым осадком. Возможно, мне стоило подняться и пройтись по комнате в поисках причины моего пробуждения, но апатия приковала меня к постели. Послышался шорох.

— Тебе так мешают волосы, Лале…

Незнакомый голос раздался рядом с моим ухом, но, казалось, что это происходило прямо в моей голове, где-то в её центре. Он был не похож ни на женский, ни на мужской. Что-то среднее, незнакомое мне. По спине пробежала предательская дрожь, ужас тяжелой цепью сковал мои конечности, а сердце пропиталось леденящим чувством страха.

«Кто это?!»

— Зачем тебе то, что ему нравится…? Зачем ты оставляешь предмет его обожания на своём теле…?

Голос и впрямь лился из моей головы и не распространялся далее, но он обволакивал моё тело так, что звук раздавался отовсюду одновременно. И это вводило меня в заблуждение. Уверенность в том, что я всё ещё одна в этом месте не покидала меня, но голос, который продолжал свой монолог, заставлял меня трястись от незнания. Я не знала кто это и что это. И я точно не могла смириться с тем, что мой невидимый собеседник мог так спокойно отдавать мне приказы, который почему-то хотелось послушаться, смотря на привычную непокорность.

— Срежь их… Срежь их…

Словно под гипнозом, я стала искать любой предмет, который смог бы мне помочь. Я обрыскала все тумбочки, все тайники, искала любой острый осколок, но всё тщетно. Я стала колотить двери. Перед лицом вырос высокий стражник, чьё статное крепкое тело напоминало холодный камень. Он махнул головой, безмолвно задавая мне вопрос. Он, как и все здесь, относились ко мне высокомерно, с кричащим отвращением. Но сейчас я должна была исполнить приказ, не взирая на то, что смотрят на меня свысока.

— Чего тебе, хатун?