Прикладная метафизика

Обращаясь теперь к онтогенезу субъекта в том виде, как он представлен у Лакана, мы можем внести в схему некоторые коррективы. «Стадия зеркала» непосредственно предшествует восстанию Колобка, однако и то и другое, равно как и сама диалектика зеркальной рефлексии, разворачиваются на фоне принципиальной подтвержденности: ты мой сладкий пирожочек, вокруг тебя хлопочет мир. Великий смысл родительской и, в первую очередь, материнской любви именно в этом: создать прочное вещественное ядро субъективности[92]. Взоры, полные восхищения и любования, которые дед с бабкой бросают на свое свежеиспеченное, подрумяненное детище, являются незаменимыми инструментами производства человеческого в человеке. Это самые первые, «предзеркальные» операции; они создают прочную основу, от которой можно плясать как от печки, — что Колобок и делает. Гарантированная востребованность, неизменность выбора тебя в качестве объекта желания подкрепляют мужество быть — быть дальше, быть субъектом.

Путь становления труден, полон превратностей, пожалуй, он даже невозможен без периодического возвращения к фиксированным любящим взглядам: вот ты лежишь на подоконнике (в колыбельке), вокруг тебя хлопочут, тебя уже домогаются другие (заяц, волк, медведь, лиса), но любящие близкие хотят сохранить тебя для себя — и тем самым сохраняют тебя для тебя самого. Мама каждый день обещает своему малышу то, о чем так настоятельно просит пирожок: «Какой ты у меня сдобный и аппетитный, так прямо бы и съела» — и при этом нередко кусает за бочок. Значимость этой процедуры трудно переоценить, без нее никак не собраться с силами, которые так необходимы на поприще Dasein. Вот почему ничем не заменима «слепая» материнская любовь. Будучи беспричинной, она сама является причиной будущих свершений, причиной, избавляющей от необходимости ходить в присутствие, ибо присутствие, пребывание при сути вещей дано раз и навсегда. Трудности социализации, которые испытывают дети, выросшие без родителей (даже в самых лучших детдомах, оснащенных современным оборудованием и последними педагогическими методиками), связаны с тем, что не был испечен пирожок.

В каком-то смысле аппетитный пирожок недалеко ушел от нужного, незаменимого винтика. Но нужный винтик — это уже кое-что, это, по крайней мере, достаточный повод, чтобы взбунтоваться против роли нужного винтика. Зеркало подтверждаемой желанности в результате многократного отражения возвращает чистое желание, снабженное устойчивыми эталонами для сравнений. В упрощенном, схематизированном виде последовательность здесь такова: родиться любимым, чтобы обрести самого себя[93], чтобы любить — любить кого-то, как самого себя (тебя) когда-то любили. Даже если когда-то любившие тебя уже мертвы, сама их любовь не утратилась, она депонирована и сохранена, и вклад переводится со счета на счет при участии всех необходимых посредников. Не в этом ли подлинный смысл высокопарного изречения «любовь бессмертна»? Она бессмертна подобно протоплазме простейших, подобно тексту генетической записи, передаваемому через череду отмирающих тел.

Но есть еще событие субъекта, о котором поется в песенке Колобка. Оно-то, собственно говоря, и является событием по преимуществу, все прочие положения дел и расклады обстоятельств суть события лишь постольку, поскольку причастны событию субъекта. Событие это, как и все подлинное, катастрофично; чтобы оно состоялось, нужно выйти из-под присмотра, набраться дерзости, чтобы однажды вместо «Съешь меня!» заявить: «На-ка, выкуси!» — и устремиться в бегство.

Вещь среди вещей, по мнению Хайдеггера, характеризуется служебностью и надежностью; бытие вещью основано на благодарном служении. Чтобы стать человеком среди людей, чтобы родиться субъектом, необходимо пройти путь неблагодарности. В детской психологии соответствующий этап принято называть «подростковым негативизмом», и усилия психологов направлены на то, чтобы как-нибудь смягчить, а то >i избежать свойственных данному этапу конфликтов. Поэтому от их внимания ускользает экзистенциальная роль черной неблагодарности, не уступающая по своему значению беспредпосылочной материнской любви. Подросток переживает катастрофу, в ходе которой портится (ломается) «вещь-во-мне», и с этого момента он становится вещью в себе, неопознанным летающим объектом, неуловимым Колобком.