Прикладная метафизика

Очень напоминает трансформацию и переход женщина — мать. В этом метаморфозе меняются почти все психологические стереотипы; некоторые стратегии — кокетство, стратегия отложенного соблазна и ряд других — полностью выпадают. Наконец, процесс расставания с телом женственности, которому физиологически соответствует климакс, на экзистенциальном и психологическом уровне напоминает высылку на другую планету. Тот факт, что старуха в значительно меньшей мере является женщиной, чем старик мужчиной, практически не зависит от специфики определенной культуры.

Для нашего контекста важен опыт прижизненного обладания несколькими телами; зачастую их связывает воедино лишь практика насильственного отождествления, а не последовательность внутреннего опыта. Зато внутренний опыт бытия в теле женственности не отягощен становлением и допускает быстрые нерефлексированные переходы, что, в свою очередь, создает навык группировки в новой системе отсчета — в том числе и посредством вторичного вампиризма. Страсть сводничества, достаточно подробно, хотя и без надлежащих выводов исследованная французской литературой, очерчивает канал специфического иноприсутствия. Отказ смириться с запретом витальных проявлений наталкивается на практическую невозможность использовать собственное, утратившее кондиции тело в качестве витального резонатора — оно как бы и не существует в глазах других. Исчерпание женского в женщине приводит не только к дискредитации всех привычных стратегий, но и к фактическому расчеловечиванию как предельной степени развоплощения. Диктуемая со всех сторон инструкция стать и быть старухой является типичной фатальной стратегией (в смысле Владимира Лефевра, а не Бодрийара) и приводит к ситуации, в которой атрибуты человеческого сохраняются лишь номинально.

Остающийся способ удержать витальность бытия-для-себя состоит в подключении чувствилища к витальным проявлениям других тел. «Сваха» потребляет радости чувственности через аффекты третьих лиц. Эти аффекты в значительной мере устроены и спровоцированы ею, и поэтому чувственная связь с ними вполне возможна. Вампирическая природа такой связи проявляется в особой интенсивности, неуемности покровительницы в отношении своего избранника или избранницы: ведь вторичная чувственность, в отличие от первичной, не имеет порога насыщения.

Показательна в этом отношении фигура «мадам», содержательницы борделя. Чувствительные тела «девочек» суть как бы выносные органы ее удовольствия — именно поэтому она может следить за их функционированием надлежащим образом, может быть, даже лучше (в виду некоторой дистанции), чем за собственными резонаторами сладострастия.

Прямое подключение к свежей, полной сил жизни осуществляется самозабвенно, чем отличается от психологического проникновения (например, от идентификации с литературным персонажем) и от сложных косвенных способов иноприсутствия вообще. Как уже отмечалось, вампирическая экспансия за пределы собственной телесности и психической единичности не подчиняется логике или-или: или идентификация или выбор объекта. Всякий, засветившийся на экране тепловизора, тем самым уже избран в качестве наиболее желанного на данный момент объекта, но избран не как другой, а как я сам, по способу мгновенной идентификации. Вампир имеет полное право избрать своим девизом Слово Джунглей: мы с тобой одной крови, ты и я. Правда, вторичный вампиризм носит во многом вынужденный характер, будучи реакцией на оскудение наличной витальности. Именно поэтому, учитывая несимметричность культурных запретов, вторичные вампирионы вплоть до последнего времени характеризовались преобладанием женщин.

Угнетенность женского начала, строгая возрастная репрессированность витальных женственных проявлений вызывали ответную неовампирическую реакцию. Лишь недавно стал возможен альтернативный феминистский ответ. Попробуем оценить его в интересующем нас аспекте.