Прикладная метафизика

Мы видим, что, помимо политического успеха (существенного подрыва фаллократии), женскому движению удалось добиться некоторого смягчения куда более глубоких ограничений. Сохранность женских телесных стратегий в пожилом возрасте уже более не воспринимается как скандал — пропасть между женщиной и старухой заметно уменьшилась. В зону возможного гетеросексуального выбора попала целая когорта шестидесятилетних женщин. Согласно социологическим исследованиям, проведенным в США и некоторых европейских странах, заметно возросло число супружеских пар, в которых жена старше своего супруга на десять лет и более. «Случай Элизабет Тейлор» уже не может рассматриваться как исключение. Наконец, по данным медиков и сексологов, последние десятилетия характеризуются отодвиганием климакса к все более позднему возрасту, ряд исследователей говорят о возможном исчезновении климакса вообще[48]. Так или иначе, но изменения, фиксируемые в пределах жизни одного поколения, свидетельствуют, что цикличность «обыкновенного женского», как и большинство других процессов внутренней секреции, контролируются внешней выносной клавиатурой, расположенной в пространстве социально-психологических стереотипов. Отмена или смягчение репрессивной политики тела раздвинуло хронологические рамки женской витальности.

С другой стороны, можно констатировать и общее усиление гарлических предосторожностей, ибо современная политика тела подчинена явной уравнительной тенденции, руководствуется принципом равномерного распределения витальных ресурсов. В соединении с повсеместным торжеством консервированного и символического, речь может идти о создании цивилизации микровиталов. В такой ситуации женщина всегда будет сохранять доминирующую позицию, поскольку опыт телесных трансформаций дает ей универсальное преимущество. Это преимущество не исчезает и в отвоеванной психологической имманентности: альтернативный прорыв к иночувствию всегда остается в ее распоряжении.

Итак, посредством заглушения передатчиков и ретрансляторов зова Океаноса, благодаря демонтажу тепловизоров и расфокусированию вампирической оптики, человечеству удалось в значительной мере погасить колоссальный elan vital, жизненный порыв, предопределивший в свое время взрыв антропогенеза. Вторичные вампирионы благополучно вписаны в социальные институты, и главной проблемой для их воспроизводства является «дефицит свежей крови». Постмодерн просто явочным порядком фиксирует сложившуюся ситуацию, провозглашая принцип рекомбинации уже использованных и обжитых фрагментов культуры. Пожалуй, внуки графа Дракулы сочли бы пейзаж современности скучным и малопригодным для жизни: им было бы нечем поживиться. Зато детям Франкенштейна сегодня истинное раздолье: их работа кройки и шитья разворачивается на фоне изобилия лоскутков мертвой кожи. К тому же она обретает санкционированную художественность, да еще и опирающуюся на традицию. Ибо вкусы современных мастеров вполне соответствуют эстетическому чутью художников-кулинаров эпохи первичной некрофагии.

Вампиры и номады

Зов, взывающий к воссоединению разрозненной живой плоти, в значительной мере проходит по ведомству Эроса. Сексуальные позывы обладают достаточной силой для оргиастических синтезов и, вероятно, останавливаются у самой кромки вампириона. Кроме того, они легко поддаются перераспределению, согласуясь в конечном итоге с принципом устойчивой экземплярности, подчинившим себе все рутинные проявления жизни. На этом фоне прорыв суперанимации во всех своих проявлениях, вплоть до вампирионов, так и остается чрезвычайным, никак не согласующимся с параметрами естественного отбора.

Но следует напомнить, что выплеск избыточной витальности был не единственным, прорвавшимся в разлом антропогенеза. Вид, выброшенный из-под гнета естественного отбора, оказался мишенью и для зова еще большей дальности, зова, исходящего от контрэманации хаоса, от не связанных принципом строгой экземплярности свободных сил бытия. Эти силы неподконтрольны дисциплине Творения, в мире, где осуществляются эйдосы единичного сущего, они образуют клинамен, впервые зарегистирированный Эпикуром.

В эпицентре антропогенетического взрыва далекие позывные контрэманации обрели персональную адресованность — «мишени», способные регистрировать и удерживать излучение, способные инициироваться зовом к беспрецедентной раскованности бытия. Зарегистрированный толчок такого рода можно назвать номадическим импульсом: в сфере осуществляемых экзистенциальных проектов он распознается по склонности к азарту, уклонению от сгустков витальности, следствием чего является полное равнодушие к поправке на кровь. Номадический импульс в качестве высшей мотивации порождает, в частности, воинов особой категории: легких на подъем, не ввязывающихся в продолжительные кровавые разборки — одним словом, воинов Блеска, в отличие от воинов Ярости, втягиваемых в воронку вампириона[49].