Прикладная метафизика

Приготовление к недеянию требует времени. Нужны годы, чтобы научиться не видеть Zuhanden, добиться появления слепого пятна, meconaissance, говоря словами Лакана[51], негативного условия для взаимодействия с еще не осажденным в вещественность дао. Помимо общих затрат, необходимы и дополнительные разовые приготовления: «Всякий раз я осторожен и тих перед началом, не отвожу глаз, веду нож медленно, едва шевеля. И вдруг быстро заканчиваю разделку, точно рассыпаю ком земли». Неплохой иллюстрацией тут могут послужить «волшебные картинки», в которые нужно долго всматриваться, тренировать взор, прежде чем под (или за) верхним изображением удастся увидеть нижнее, глубинное. Требуется навык рассеянного, рассредоточенного взгляда, навык игнорирования навязчивой видимости. И все же, несмотря на тренаж, всякий раз, взяв в руки картинку, начинать приходится медленно, «едва шевеля».

Так для нас кое-что проясняется в принципе увэй — в той мере, в какой недеяние является обособленной техникой, переносным регистром всякой деятельности. Но как универсальное отношение к миру, увэй не поддается расщеплению на фрагменты. История с поваром, равно как и история с гонщиком, могут служить лишь образом недеяния — в том смысле, в каком время было названо текучим образом вечности.

Человек, предающийся недеянию, поступает так не оттого, что ему нечего делать: нам еще предстоит исследовать множество тонких и важных различий между простым пофигизмом и совершенным недеянием. Спокойная несуетность мастера — например, хорошего повара — скрывает длительный период обуздания суеты. Пребывает в увэй не тот, кто запустил дела, а тот, кто управляет собою и делом без лишних движений, используя реактивные силы и направляя их в нужное русло. Для пояснения можно обратиться к такому авторитету в области физиологии движений, как Н. А. Бернштейн: «…Движение тем экономичнее, а следовательно, и рациональнее, чем в большей мере организм использует для его выполнения реактивные и внешние силы и чем меньше ему приходится привносить активных мышечных добавок. Но очевидно, чем меньше эти добавки, тем меньше сходства остается между формой их протекания и той суммарной равнодействующей сил всех трех видов, которая фактически выполняет реализуемое организмом движение. В наиболее совершенных по своей биодинамике движениях это явление достигает максимума и сходство между мышечной формулой и внешней картиной движения остается не более значительным, чем между работой вспомогательного судового дизеля, включаемого время от времени, и курсом парусного судна, идущего под сильным попутным ветром. Всем хорошо знакомо искусство парящего полета морских птиц, способных перелетать большие расстояния, почти не работая крыльями, за счет одних только мастерски используемых ими колебаний воздушных течений, — искусство, которому все лучше подражает человек в планерном спорте»[52].

Философия дао обучает птичьему полету без планера, это называется «посредством знаний выращивать безмятежность» (Чжуан-цзы).

2

Гордятся люди рынка

Ловкостью и смекалкой,

Но жизни путь проходят

Словно в неведении детском,

К мошенничеству склонны.

Им бытие узреть бы

В яшмовом чайнике дао,

Чтобы, глоток отхлебнув,

Оставить небо и землю,

По правилам превращений

В беспредельности кануть.

Чэнь Цзыан[53]

Недеяние есть прежде всего состояние души. Состояние увэй возникает по мере того, как безмятежность распространяется за пределы всякого частного мастерства, — вот почему между искусным поваром и совершенным даосом пропасть в сотню жэней. В книге Чжуан-цзы мы читаем:

«Ле, Защита Разбойников, стоял на глазах у Темнеющего Ока: натянул тетиву до отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну стрелу, затем другую и третью, пока первая была еще в полете, — и, поражая цель, все время оставался неподвижным, подобно статуе. Затем вопрошающе обернулся к спутнику.

— Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, — сказал Темнеющее Око. — А смог бы ты стрелять, взойдя со мной на высокую гору и встав на камень, висящий над пропастью в сотню жэней?

И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад, пока ступни его до половины не оказались в воздухе, и знаком подозвал к себе Ле Защиту Разбойников. Но тот лег лицом на землю, обливаясь холодным потом с головы до пят.

— У настоящего человека, — сказал Темнеющее Око, душевное состояние не меняется, глядит ли он вверх в синее небо, проникает ли вниз к Желтым Источникам, странствует ли ко всем восьми полюсам» (265).