Но Руби все семь месяцев жила у нее в животе, колотилась, поворачивалась среди ночи, брыкалась, отчего Кэрри просыпалась на рассвете. Иногда малюсенькая ножка или ручка ясно вырисовывалась, когда Кэрри ощупывала свой живот.
Руби Маккензи существовала. И какое облегчение наконец поговорить о ней. Поговорить о ней нормальным голосом, а не приглушенным шепотом.
– Все, связанное с ней, в той серебряной коробке у вас наверху?
Он поразил ее.
– Откуда вы знаете про коробку?
– Увидел на вашей кровати. Когда мы были у вас в квартире. Я заметил, как вы смотрите на нее. – Он улыбнулся. – Мне показалось, что там лежит что-то важное для вас. – Он водил пальцем по костяшкам у нее на кисти. – И еще… ваша квартира. Нет ни одной фотографии. Необычно для женщины. Я понял, что у вас есть весомая причина для этого, но не стал спрашивать.
У нее по щеке скатилась слеза.
– Я старалась уйти от воспоминаний. Вот почему я в Нью-Йорке. Дома все напоминали мне о прошлом. Уехать сюда. Удалиться от всего этого…
Дэн коснулся ее груди:
– Вы не скроетесь от того, что здесь, Кэрри. Это с вами постоянно, и не важно, куда вы уедете.
У нее сжало горло.
То, как он произнес эти слова… Понимание. Каким образом Дэн это почувствовал? Его карие глаза сделались темно-шоколадными.
Он понимает ее.
– Я знаю. Но иногда то, что там внутри, легче пережить, если есть где уединиться.
– И вам было легче, Кэрри?
– Я думала, что было. Думала, что начинаю смиряться с тем, что произошло. – Она опустила глаза, глядя на Авраама. – До того, как появился он. – Она знала, что голос у нее дрожит. Она боролась с волнением, чтобы суметь вложить в слова свои мысли, чувства, тревогу. Дэн… его отношение сразило ее.
– Неудивительно, что вы не хотели помогать мне, придумывали отговорки. – Он покачал головой. По его лицу, по опухшим глазам было видно, как он устал. Дэн повернулся к ней. – Кэрри, простите. Я понятия не имел, насколько вам тяжело. Но мне была просто необходима ваша помощь. Я не смог бы справиться сам. Я совсем ничего не знаю о младенцах.
– И я, Дэн, тоже. – Слезы продолжали скатываться у нее по щекам. – У меня не было возможности это узнать. И я так боюсь сделать что-нибудь неправильно. Что, если я виновата в смерти Руби? Что, если я повела себя как-то не так? Что-то не то съела? Я не уверена в себе, не уверена, что мне можно находиться около ребенка. Я страшно боюсь навредить. Вдруг он заболеет, а я этого не пойму? А если его желтизна не пройдет и все ухудшится? – Она покачала головой. – Я уже держала мертвого ребенка на руках. Я не смогу дальше жить, если что-нибудь случится с Авраамом.
Дэн обнял ее за плечи:
– Не надо, Кэрри. Не надо себя накручивать. Мы же поговорили с Шэной, вы слышали, что она сказала. Как только появится возможность, она все устроит, чтобы осмотреть Авраама. И сегодня, когда вы его купали, ничего не произошло. Авраам, должно быть, просто задержал дыхание. Как только вы передали его мне, он пискнул. Кэрри, вы здесь ни при чем. Совершенно ни при чем. А что касается ошибок… скорее ошибусь я, а не вы. У вас все получается как бы само собой, и вы все делаете правильно. Независимо, насколько вам это тяжело, вы все-таки лучший родитель, чем я. Я даже не могу ровно надеть подгузник! – Он сжал ей руки. – Я не знаю, что случилось с Руби, но ни на секунду не сомневаюсь, что вы не виноваты. Что вам сказали? Медицинская экспертиза была?
Кэрри вздохнула:
– Они ничего не нашли. Несмотря на то что Руби родилась раньше времени, у нее и рост, и вес были в норме. И с детским местом все в порядке. И с пуповиной. Я не попадала ни в какие аварии, не болела. Кровяное давление было хорошим. Врачи не смогли представить ни одной причины, почему в тот день Руби перестала шевелиться.
Голос у нее прервался. В голове возникла картина того дня: выражение лица врача, которая делала УЗИ, безуспешно пытаясь обнаружить сердцебиение; то, как она нарочито спокойно сказала Кэрри, что ей надо посоветоваться с коллегой, и вышла за дверь. А Кэрри ждала, уже зная, что жизнь сейчас изменится, изменится необратимо. Она положила руки на мокрый от геля живот и говорила со своим ребенком. Говорила ей, что мама ее любит. И всегда будет любить.
Имя Руби было выбрано заранее, за несколько недель. Раскрашенные буквы были приклеены на дверь комнаты, которую решили сделать детской. Детской, которую Руби уже никогда не увидит… и никогда не будет там жить.
Лицо Дэна сказало Кэрри все: он понял ужас того, что нет ни причины, ни ответа, почему с ней случился тот кошмар.
– А что отец Руби? – осторожно спросил он.
– Отец Руби? – Кэрри покачала головой. – Марк неплохой человек, но никто из нас не смог справиться с этим несчастьем. Все развалилось. Он нашел другую работу и переехал. Он встретил кого-то, и я рада за него. Мы не могли больше быть вместе: это было слишком тяжело. Постоянное напоминание о том, что мы пережили, преследовало бы нас.
– Мне думается, что Руби будет постоянно в ваших мыслях, с Марком вы или без него.
Кэрри уставилась на Дэна. Как точно он сказал. Точно и просто. Она чувствовала связь с Дэном.