Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

А тут и паромный пароходик от пристани отчалил, и я наискось ушел вниз по реке, поближе к самой быстрине, а сообразив, что с пароходика меня уже навряд ли увидят, поднял весло и стал смотреть, как он обходит «Вальтера Скотта», отыскивая останки мисс Хукер, — капитан же знал, что дядюшка Хорнбэк захочет их заполучить, впрочем, скоро они там махнули на это дело рукой и пошли к берегу, а я снова взялся за весло и полетел вниз.

Мне показалось, что жуть сколько времени прошло, прежде чем я увидел зажженный Джимом фонарь, да и то чуть ли не в тысяче миль от себя. Когда я добрался до плота, небо на востоке уже стало сереть, мы доплыли до первого попавшегося острова, укрыли плот, затопили бандитский ялик и повалились спать, точно мертвые.

Глава XIV Так ли уж мудр был царь Соломон?

Поднявшись поутру, мы перебрали добычу, взятую бандой на пароходе, — там были башмаки, одеяла, одежда и уйма других вещей, и множество книг, и подзорная труба, и три коробки сигар. Такого богатства мы отродясь в руках не держали. И прежде всего, сигар. Всю вторую половину дня мы провалялись в лесу — то разговаривали, то я книжки читал, в общем, было здорово. Я рассказал Джиму, как все происходило на пароходе, а после на переправе, сказал, что вот это и есть приключение; а Джим ответил, что он этими приключениями по горло сыт. Сказал, что, когда я полез в палубную надстройку, а он дополз до плота и увидел, что тот исчез, так чуть не помер, потому как рассудил: куда ни кинь, ему везде клин выходит; если его не спасут, он утопнет, а если спасут, так мигом отправят обратно в город, чтобы награду за него получить, и уж тогда-то мисс Ватсон наверняка продаст его на Юг. Конечно, он был прав, он вообще почти всегда был прав, голова у него ух как варила — для негра, то есть.

Я долго читал Джиму вслух про царей, королей, и герцогов, и графов и про то, как фасонисто они одевались, сколько в них было шику, и как они называли друг друга «ваше величество», да «ваша милость», да «ваше лордство» и тому подобное, а чтобы просто «мистер» сказать, так это ни-ни. У Джима аж глаза на лоб вылезли, до того ему было интересно. А потом он и говорит:

— Вот не знал, что их так много. Я и не слыхал про них никогда, разве что про старого царя Соллермана, да еще на картах портреты видел, если, конечно, там настоящие короли. А сколько ж они получают?

— Получают? — говорю, — да если им захочется, они могут хоть тысячу долларов в месяц получать. Сколько хотят, столько и получают, тем более все и так ихнее.

— Здорово, верно? А чего им делать приходится, а, Гек?

— Им-то? Ничего не приходится. Нашел о чем говорить! Сидят себе на месте и все.

— Да неужели?

— А то. Сидят и сидят, — ну, разве, война где начнется, тогда воевать идут. А так, просто баклуши бьют, или с соколами охотятся, или еще… чш!.. ты слышал?

Мы побежали к берегу, оглядели реку — нет, ничего, это колеса парохода, обходившего мыс, по воде шлепали, — и вернулись назад.

— Да, — говорю я, — а иногда, если уж совсем невмоготу от скуки станет, король или там царь начинает к парламенту придираться и чуть что не по нем, сейчас головы рубит. Хотя большую часть времени короли да цари в гареме торчат.

— Где-где?

— В гареме.

— В каком таком гареме?

— Ну, это место такое, где они жен держат. Ты что, про гарем не слышал? Он и у царя Соломона имелся — у него ж миллион жен было, без малого.

— А, ну да, верно — я и забыл совсем. Гарем, это, я так понимаю, навроде пансиона. А при нем еще, наверное, детская есть, вот где шуму-то! Да и жены, небось, все время собачатся, тоже гвалту не оберешься. А говорят еще, что мудрее Соллермана никого на свете не было. Чего-то мне не верится. Потому как — разве стал бы мудрый человек жить все время в таком тарараме? Нет, не стал бы. Мудрый бы, тогда уж, построил котловую фабрику, да и ходил бы в нее, когда ему отдохнуть приспичит.

— Ну нет, он все равно мудрее всех был, мне так сама вдова говорила.

— Не знаю я, чего там говорила вдова, а только не был он мудрым и все тут. Уж такие глупости вытворял, каких я не видал никогда. Помнишь, как он того младенца собрался пополам разрубить?

— Да, мне вдова и про это рассказывала.

— Ну так! Глупее этого можно чего-нибудь придумать? Вот погоди минутку. Допустим, вон тот пень, вон тот, — это одна из женщин, ты — другая, я — Соллерман, а эта долларовая бумажка — младенец. Каждая женщина уверяет, что младенец ее. И что я делаю? Обхожу ихних соседей, выясняю, чья это бумажка, и отдаю ее хозяйке, все чин чином, да? — смышленый-то человек ведь так бы и поступил, верно? Ну уж нет, я этот доллар пополам рву и отдаю каждой женщине по половинке. Вот это Соллерман и с младенцем проделать собирался. А теперь ты мне скажи: нужна тебе половинка доллара? Сможешь ты на нее хоть что-то купить? А половинка младенца, она на что годится? Да я бы и за миллион таких половинок ни цента не дал.

— Погоди, Джим, ты просто не понял, в чем тут суть, — черт, да ты к ней и на тысячу миль не подошел.