Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

— При моем наряде мне, пожалуй, самое лучшее будет из Сент-Луиса приплыть, или из Цинциннати, или еще из какого большого города. Греби к пароходу, Гекльберри, мы с него в городке сойдем.

Ну, дважды просить меня прокатиться на пароходе не пришлось. Я подвел челнок поближе к берегу — в полумиле выше городка, — а оттуда пошел вдоль обрывов по тихой воде. Скоро нам попался на глаза симпатичный такой, простодушного обличия деревенский парнишка, сидевший, утирая со лба пот, на бревне — погода была страсть какая жаркая; а рядом с парнишкой стояли два больших ковровых саквояжа.

— Правь к берегу, — велел король.

Я так и сделал.

— Куда путь держите, молодой человек?

— На пароход; я на нем в Орлеан поплыву.

— Садитесь в лодку, — говорит король. — Погодите минутку, мой слуга поможет вам погрузить багаж. Выйди на берег и подсоби джентльмену, Адольфус.

Я так понял, что это он мне сказал.

Ну, помог я пареньку погрузиться и мы снова отплыли от берега. Паренек рассыпался в благодарностях, говоря, что тащить по такой жаре его саквояжи — работа не из легких. Потом он спросил у короля, куда тот направляется, и король ответил, что вообще-то он плывет в низовья, но нынче утром сошел на берег в городке, который стоит на другом берегу реки, потому что решил вернуться на несколько миль вверх и повидать старого друга, у которого там ферма. Парнишка и говорит:

— А я, как увидел вас, сказал себе: «Это мистер Уилкс, точно он, надо ж, почти вовремя поспел». А после говорю: «Нет, не он, мистер Уилкс не стал бы сейчас по реке в лодке разъезжать». Вы ведь не он, верно?

— Нет, не он, моя фамилия Блоджетт, Александер Блоджетт, хотя, наверное, мне следовало сказать преподобный Александер Блоджетт, поскольку я — один из ничтожных слуг Господних. И все же, если мистер Уилкс упустил, припозднившись, нечто важное, — а я надеюсь, что этого не случилось, — мне его искренне жаль.

— Ну, богатств-то он никаких не упустил, они все едино ему достанутся, а вот брата своего, Питера, в живых уже не застанет — ему-то оно, может, и без разницы, кто его знает, — но Питер все на свете готов был отдать, лишь бы поглядеть на него перед смертью, они ж с самого детства не виделись, а другого своего брата, Уильяма, глухонемого, он и вовсе ни разу не видал, Уильяму сейчас всего-то лет тридцать, тридцать пять. Сюда ведь только Питер и его брат Джордж перебрались. Джордж, он женатый был, умер в прошлом году и жена его тоже. Так что теперь всего и остались, что Гарвей с Уильямом, а они, я уж говорил, вовремя к нам не поспели.

— Неужто никто им весточку не послал?

— Послали, а как же, — месяц, а то и два назад, когда Питер только-только занемог, потому как он сказал, что на этот раз ему уже не оклематься. Он же сильно старый был, понимаете? — а дочери Джорджа совсем еще молоденькие, для него не компания — ну, может, кроме Мэри Джейн, рыженькой; так что ему после смерти Джорджа и его жены вроде как одиноко стало, и жить особо незачем. Вот только с Гарвеем он страх как хотел повидаться — ну и с Уильямом тоже, понятное дело, — он, знаете, завещания всякие там составлять просто терпеть не мог. И потому сочинил для Гарвея письмо, в котором говорится, где спрятаны деньги и как поделить прочую его собственность с девочками Джорджа, чтобы они нужды не знали, — сам-то Джордж им ничего, почитай, не оставил. Вот только это письмо его написать и уговорили.

— Но почему же Гарвей не приехал, как вы полагаете? Он где живет?

— Он в Англии живет, в Шеффилде, проповедует там, а в нашей стране и не бывал ни разу. Понимаете, времени у него было, чтобы добраться сюда, маловато, а может, он то письмо и вовсе не получил.

— Да, большое горе, большое, что он не смог попрощаться с братом, бедняжка. Так, говорите, вы в Орлеан направляетесь?

— Ага, а оттуда еще и подальше. Я там в следующую среду на корабль сяду и поплыву к дяде, он в Рио-Жанере живет.

— Да, путь не близкий. Но приятный, я бы и сам с удовольствием проделал его. Стало быть, старшую из девочек зовут Мэри Джейн?

— Ну да, ей девятнадцать, Сьюзен пятнадцать, а Джоанне — у нее губа заячья, так она все больше бедным помогает, — еще и четырнадцати не стукнуло.

— Бедняжки! Остаться вот так совсем одинокими в нашем холодном мире.

— Ну, могло быть и хуже. У старика Питера все-таки было много друзей, они девочек в беде не покинут. Хобсон, проповедник баптистский; священник Лот Говей, и Бен Ракер, и Эбнер Шаклфорд, и Леви Белл, законник, и доктор Робинсон, ну и жены их, а еще вдова Бартли — это только те, с кем Питер особенно дружен был и о ком домой иногда писал, так что Гарвей, когда приедет, будет знать, где ему искать друзей.

Ну и вот, старик продолжал задавать вопросы, пока не выпотрошил паренька дочиста. Вот чтоб мне пропасть пропадом, если он не вытянул из дурня все про все и о жителях того несчастного городишки, и об Уилксах, и о том, чем зарабатывал на жизнь Питер — он, оказывается, дубильщиком был, а чем Джордж — этот был плотником; и о Гарвее, священнике какой-то тамошней английской церкви; ну и так далее, и тому подобное. А после говорит: