– Заткнись! Слышать тебя не хочу! – огрызается герцог. – Ну,
посмотри, чего ты добился. И
Король заполз в шалаш и приложился там, для пущей уютности, к бутылке, а вскоре и герцог приложился к своей и за какие-то полчаса оба наклюкались, как сапожники, и чем пьяней становились, тем любовнее обходились друг другом, и кончили тем, что обнялись и захрапели. Напиться-то они напились, однако я заметил, что королю, как ни пьян он был, хватило ума не заикаться больше о том, что это не он мешок с золотом попятил. Ну, я этому только рад был. Конечно, когда они захрапели, мы с Джимом завели долгий разговор и я все ему рассказал.
Глава XXXI. Молиться надо без вранья
День за днем мы плыли, не заглядывая ни в какие города, просто спускались по реке. Шли на юг, погода стояла теплая, от дома мы были теперь совсем уж далеко. По берегам стали все чаще появляться деревья, обросшие испанским мхом, он свисал с их веток, точно длинные, седые бороды. Я впервые увидел этот мох, сообщавший лесам вид торжественный и мрачный. И в конце концов, мошенники наши решили, что опасность миновала, и они могут снова начать обжуливать городок за городком.
Первым делом, они прочитали лекцию о пользе трезвости, однако заработали на ней так мало, что им и напиться-то было не на что. В следующем городке они попробовали открыть школу танцев, но, поскольку оба понимали в танцах не больше кенгуру, после первых же их скачков публика сама повскакала с мест и вышибла их из города. В следующем надумали давать уроки орательного искусства, однако ораторствовали недолго, – публика опять-таки повскакала и обложила их такими словами, какие ни одному орателю не приснятся, так что пришлось им снова ноги уносить. Брались они и за миссионерство, и за месмеризм, и за целительство, и за предсказания судьбы, за все понемногу, но удача никак не шла им в руки. Кончилось тем, что остались они без гроша и только валялись на тихо плывшем плоту, скисшие и отчаявшиеся, думая, и думая, и по целых полдня не произнося ни слова.
В конце концов, они, похоже, что-то надумали и принялись
совещаться в шалаше, склоняясь друг к другу и разговаривая вполголоса часа по
два-три кряду. Джиму и мне стало не по себе. Совсем это нам не понравилось. Мы
так рассудили, что они затевают какую-то пакость еще и почище прежних.
Обсуждали мы это, обсуждали, и решили, что они собираются какой-нибудь дом или
лавку ограбить, а то и фальшивые деньги начать печатать – что-то в таком роде.
Ну и перепугались и дали друг другу слово ни за что на свете в такие дела не впутываться,
а при первой же возможности бросить их и смыться, пусть делают, что хотят, но
без нас. Вот, и как-то рано утром укрыли мы плот в хорошем, надежном месте
милях в двух ниже задрипанного городишки под названием Пайксвилль, и король
сошел на берег, сказав, чтобы мы никуда носа не показывали, пока он не
пройдется по городку и не разнюхает, дошли ли до этих мест слухи насчет
«Королевского совершенства». («Пока не разнюхаешь, какой дом легче всего
ограбить,
Хорошо, остались мы на плоту. Герцог какой-то беспокойный
был, дерганый, злющий. То и дело ругал нас – чего ни сделай, все не по нему.
Ну, понятное дело, что-то у них заваривалось. Я обрадовался, когда настал
полдень, а король не объявился – думаю, хоть с плота можно уйти, какая-никакая,
а перемена, а там, глядишь, и
– Отчаливай, Джим, скорее! Мы свободны!
А он не отвечает и из шалаша не выходит. Исчез Джим! Я покричал, позвал его, потом еще и еще, побегал туда-сюда по лесу, вопя во все горло, но без толку – пропал мой старый Джим. Сел я тогда на землю и заплакал, не сладил с собой. Однако и долго просидеть на одном месте тоже не смог. И скоро вышел на дорогу, пытаясь придумать, как мне теперь быть, а по ней какой-то мальчишка идет, ну я и спросил у него, не видел ли он странного негра, одетого так-то и так-то, а он говорит:
– Видел.
– Где? – спрашиваю.