Приключение Стася

Органист был человек гордый и раздражительный, а главное - слабый на голову. Уже за первой бутылкой он понес околесицу, а за второй стал уверять Шарака, что считает его почти ровней себе.

- Ибо, видишь ли, мой... Господи владыко!.. Оно обстоит так. Мне, как органисту, раздувают мехи, и тебе, как кузнецу... Господи владыко!.. тоже раздувают мехи... А посему... Да ты, никак, уже понял, что я хочу сказать? Так вот, я хочу сказать, что кузнец и органист - они братья... Ха-ха-ха!.. братья! Я органист, и ты - чумазый!.. Да сжалится над тобой всемогущий господь! Misereatur, tui omnipotens Deus!

Шарак, вообще отличавшийся веселым нравом, за бутылкой становился мрачен. Поэтому он не сумел оценить комплимент своего собеседника и ответил так громко, что отповедь эту услышали Шулим и несколько его посетителей.

- Братья-то, положим, не братья!.. Кузнец - он больше на слесаря смахивает, а органист... как положено органисту - на нищего с паперти!..

- Что? Я - на нищего с паперти?.. - вскричал оскорбленный маэстро, испепеляя кузнеца пылающим взором.

- Уж известное дело!.. Вы и молитесь-то за деньги, и играете благолепнее, когда вам кто...

Шарак не кончил, ибо в эту минуту его сразил увесистый удар бутылкой по макушке, так что осколки стекла брызнули в потолок, а липкий мед залил ему лицо и праздничную одежду.

- Держи его! - крикнул пострадавший, не зная, утираться ли ему или догонять органиста, который удирал по кратчайшей, как ему казалось, однако весьма извилистой линии.

Тут все, кто был в корчме, бросились их разнимать. Вытолкали за дверь органиста и принялись увещевать кузнеца, который себя не помнил от гнева.

- Я тебе дам, дуделка проклятая!.. - завопил Шарак, заметив на мелькнувшей за окном физиономии органиста выражение особой торжественности.

- Юзеф!.. Кум!.. Пан кузнец!.. - унимали его посредники. - Да успокойтесь вы!.. Охота вам сердиться на пьяного! Он ведь, дурной, и сам не знает, что делает...

- Изобью разбойника, живого места не оставлю!..

- Да полноте, пан Шарак!.. Ну что это - бить?.. Бить не всякого полагается... Он как-никак духовная особа, первая после викария!.. Как бы вас за это бог не наказал...

- Ничего со мной не сделается!.. - возразил кузнец.

- Ну, с вами-то, пожалуй, ничего... Так ведь у вас жена, сын!..

Последние слова оказали чудотворное действие. При мысли о жене и сыне взбешенный кузнец сразу угомонился и даже постарался подавить в себе чувство мести. И впрямь органист первое лицо после викария, - что правда, то правда, а ну, господь бог за избиение его разгневается и за органистову обиды взыщет с жены Шарака и сына?..

Кузнец ушел из корчмы в ужасном расстройстве.

"Вот каково с этими детьми, - думал он, - тут хлопот не оберешься!.. У меня только один, а и то ломаешь голову, чтобы найти ему учителя, да еще приходится деньги тратить на мед!.. И меня же за это на людях срамят, а я не могу дать сдачи, потому что меня за ребенка берет страх... Ой, Стах, Стах!.. Хоть бы ты понял, когда вырастешь, как я из-за тебя пострадал!.. Дай бог, чтоб хоть жена меня не отругала!.."

Дома все же не обошлось без шума, но с этого дня Шарак еще сильней полюбил сына, образованием которого озаботился столь заблаговременно, за что и была разбита об его голову бутылка меду. Через несколько месяцев почтеннейший кузнец уже позабыл о своей обиде, но страшно досадовал, что поссорился с органистом, единственным ученым мужем, достойным руководить воспитанием его сынка, который теперь уже сам ходил, умел говорить и вообще выказывал недюжинные способности.

Между тем настало лето, а вместе с ним и минута, неожиданно приведшая к благополучному концу отцовские заботы кузнеца.

* * *

Однажды мать уложила Стася в саду под грушей, подостлала ему холстинку, подвернула рубашонку и сказала:

- Теперь спи, малец, и не ори! Ягодка ты моя, сладчайшая изо всех, какие только сотворил господь бог и пригрело солнышко! А ты, Курта, ложись возле него и карауль, чтобы его курица не поклевала да пчелка не ужалила или какой дурной человек не сглазил. Я пойду полоть свеклу, а если вы не будете тут вести себя смирно, возьму палку и все ребра вам пересчитаю!..

Но при одной мысли об осуществлении подобной угрозы она схватила мальчика на руки, словно кто-нибудь и вправду хотел его обидеть, прижала к себе, расцеловала и закачала, ласково приговаривая:

- Да разве тебя я бы стала бить палкой?.. Это Курту, собачьего сына, а не тебя!.. Бутончик ты мой... голубок ты мой... сыночек мой единственный, золотенький!.. Ты чего, Курта, смеешься, косматый ты пес!.. Нечего щурить зенки да вилять хвостом, сам небось знаешь, что лучше я с тебя три шкуры сдеру, а об него, о Стасенька моего родимого, и тростинки не обломаю... А-гу!.. а-гу!.. а-гу!..

А Курта поджал хвост и, разинув от жары пасть, как тряпку свесил набок красный язык. Смышленый был пес и хитрый!.. Про себя он думал: "Болтать-то ты здорова, а я что знаю, то знаю: небось всякий раз, когда случалось сушить тюфячок Сташека, попадало мальчишке так, что в кузнице и то было слышно!.."