Приключения 1970

«…3 а к л ю ч е н и е

Я, судебно-медицинский эксперт Сорокин, на основании изучения обстоятельства дела и данных судебно-медицинского исследования… с учетом:

1) характера раневого канала, направленного сзади вперед, сверху вниз, несколько слева направо и слепо заканчивающегося на внутренней поверхности четвертого левого ребра;

2) особенностей краев раны — круглой формы, ровных, без осаднения;

3) наличия в левой лопаточной кости округлого отверстия, повторяющего форму оружия, диаметр которого соответствует размеру раны;

4) отсутствия поясков осаднения и ожога —

прихожу к заключению, что смерть Аксеновой наступила в результате проникающего ранения левого легкого и сквозного ранения сердца, с последующей тампонадой его, причиненного длинным (не менее 17–18 см) остроконечным орудием, действующим по направлению своей продольной оси, вероятнее всего, толстым шилом…»

Тихонов даже присвистнул:

— Ничего себе! Шилом! Прямо пещера Лейхтвейса какая-то!

Шарапов еще раз внимательно просмотрел акт экспертизы.

— Да-а, дела…

У Шарапова привычка такая: «да» он говорит врастяжку, будто обдумывая следующее слово.

— Шилом. Надо же! Так что у тебя есть, Стас?

— Вот смотри, Владимир Иваныч: план, составленный по обмеру, и показаниям очевидиц — Евстигнеевой и Лапиной — на месте убийства. Длина тропинки — сто восемнадцать метров. Тело Аксеновой лежало на расстоянии двадцати четырех метров от дома шестнадцать. Обе свидетельницы утверждают, что молодой парень, высокий, в черном пальто, обогнал Аксенову метров за десять-двенадцать от этого места. Это-то и непонятно. После того как он ударил ее шилом в спину — больше ведь и некому, — она сделала еще около двадцати шагов и упала, даже не вскрикнув.

— Ладно, поехали на место…

Все длилась эта бесконечная ночь. Снегопад немного стих, и прожектор с оперативной машины просвечивал почти всю тропинку — от дома шестнадцать до корпусов гостиницы «Байкал».

Шарапов сказал:

— Здесь она упала. Ему осталось пройти всего метров десять, потом он исчез в тени от дома шестнадцать. Видишь, дом заслоняет свет фонарей на шоссе. Поэтому Лапина его и не видела.

— Может быть, — сказал Тихонов. — Но что-то здесь не то…

Он махнул рукой, и прожектор на оперативной машине погас.

Мгла непроницаемая, прошитая белесыми стежками снегопада, повисла над пустырем.

— Земля была безвидна и пуста, и тьма царила над бездной, — грустно сказал Шарапов.

Они прошли по тропинке до шоссе, где ветер на столбах с визгом раскачивал фонари. Последней дорогой Тани Аксеновой, которую она не прошла до конца. Здесь снегопад сатанел совершенно, липнул к лицу, лез в рукава и за шиворот. Хлопнула сухо, как затвор, дверца машины, и Шарапов сказал:

— На Петровку…

Вторник

Ключ слегка заедало в замке, и, чтобы открыть дверь, его надо было быстро покрутить несколько раз налево-направо, дергать туда и обратно Тихонов чертыхнулся, но ключ повернул все-таки нежно, дверь открылась. В кабинете было сине от утренних зимних сумерек и холодно. «Хозяйственнички… — меланхолично подумал Стас, — окна, наверное, заклеют к Первомаю». Стекло покрылось толстой узорной изморозью. Не снимая пальто, Тихонов подошел к столу и включил электрическую плитку. Медленно, лениво завишневела спираль, теплые струйки воздуха стали ласкаться о покрасневшие, замерзшие пальцы. «Перчатки на меху надо купить», — так же безразлично подумал Стас и сразу забыл об этом. Снял пальто, толстый мохеровый шарф бросил на спинку стула. После вчерашней ночи он чувствовал себя разбитым. От теплого воздуха плитки его снова потянуло в сон. «Хорошо бы пойти в ночные сторожа. Сидишь себе в тулупе, в валенках, в малахае на свежем воздухе. И спишь. Красота! А утром сменился — и снова спишь. Лафа!» — Стас засмеялся тихонько, вспомнив это слово. Во время войны у всех мальчишек высшую меру блаженства обозначало слово «лафа». А потом, так же неожиданно, как и появилось, оно исчезло бесследно.

Тихонов встал, походил по кабинету. «Начнем обзванивать автобусное хозяйство». Звякает диск телефонного аппарата.

Шесть цифр. Шесть цифр. Шесть цифр. Шесть цифр.