Приключения 1989

Семейство гиппопотамов состояло из огромного папы, солидной мамаши и трех отпрысков, каждый размером с маленький «фиат». Ольгу, конечно, пропустили за ограду, и, стоя на бетонной стенке, она долго смотрела, как все пятеро ныряют в большом водоеме. Служитель постучал палкой о стенку и дал ей несколько сладких картофелин. Гиппопотамы подплыли, оперлись передними лапами о край бассейна и разинули огромные розовые пасти.

— Ну, конечно, так я и думал, очаровательная маленькая блондинка. — Рядом со мной стоял Сами. Я даже не слышал, как он подошел.

— Спасибо, что приехал.

— Знакомь с дочкой, и пойдемте смотреть слона. — Сами, казалось, не удивился, что я вытащил его из дома в первый за целый месяц выходной.

— Оставим слона на потом…

— Выкладывай. Ты в очередной раз влюбился? — Шутка вышла немного грустной.

— Понимаешь… Я как-то не решился сразу сказать тебе, хотя и надо было. Да и Фикри…

— Ну что ты ходишь вокруг да около! Мы же друзья, Алеша, друзья.

Выслушав меня, Сами задумался. Потом сказал:

— Фикри правильно сделал, что промолчал. Парень он, оказывается, умный и осторожный. А вот ты поступил по-мальчишески. Ещё бы, прости меня, поклялся страшной клятвой, что никому не расскажешь.

Только теперь я понял, какого свалял дурака, что не поговорил с Сами раньше.

— Ладно, не расстраивайся. Жаль, конечно, много времени упустили. Да и я хорош. Ведь чувствовал, что дело серьёзное. Ничего, есть профессионалы, они этим займутся. Пошли к слону.

— Не сегодня, Сами.

— И то верно. Я ещё не видел жену. Правда, у меня есть время, — рассмеялся Сами, — не терзайся.

Дома нас ждал полный блеск и парадный ужин. Я даже почувствовал себя неловко от обилия тарелок, фужеров, вилок и ножей. Ещё немного, и я бы забыл, как всем этим пользоваться.

За ужином Ольга развеселилась и затараторила.

Я слушал её, отвечал на пулеметные очереди вопросов и гадал: что это — второе дыхание или последний всплеск перед сном?

— Скорее бы она уснула, — тихонько шепнула Наташа, — когда тебе?

— В 23.00 нужно быть там.

8 ДЕКАБРЯ

Титов начинал потихоньку сдавать. Сумасшедшая гонка последних двух недель могла свалить любого. Днем мы мотались по строящимся позициям, которые уходили всё дальше от города в сторону линии прекращения огня, а ночью ставили ракетчиков на уже готовые с тем, чтобы к рассвету они влились в систему ПВО и были готовы к бою.

Спали и ели урывками, где придется. Давненько уже не удавалось попробовать отбивных котлет, изготовленных заботливой Татьяной Ивановной. Сидели в основном на консервах, которыми отоваривались в попадавшихся по дороге городишках.

Я уступил Титову своё место на заднем сиденье «уазика», и он иногда дремал, привалясь к запасному колесу и накрывшись солдатским одеялом. Четыре года войны, ранение и две тяжелые контузии давали себя знать, и мне изредка удавалось уговорить его не вылезать из машины, поспать подольше. Всё равно я теперь знал эти позиции как свою московскую квартиру.

Мы спешили, потому что противник почувствовал, что готовится что-то серьезное.

Даже в те редкие несколько часов, что я мог прилечь и спокойно поспать, перед глазами бежала черная лента дороги, и по обе стороны от неё пустыня, выхватываемая из чернильной ночи фарами нашего «уазика». Ослепленные ярким светом, из желтого через черное и снова в желтое серебряными комочками быстро прыгали маленькие тушканчики и тут же растворялись в песке.

Когда небо начинало светлеть, тушканчики исчезали и в утренней густой синеве постепенно оживал рельеф пустыни, то ровный как стол, то слегка всхолмленный. Если рассвет заставал нас на позиции, начинались суета и спешка, и бывало, что счетверенные зенитные установки прикрытия вспарывали светлеющее небо красными точками-тире трассирующих очередей. У людей нервы были на пределе, и они стреляли по всему, что могло летать, или просто на звук. Известно, что на войне самое страшное — ожидание, вот и мерещилась всякая всячина, особенно первое время. Потом как-то привыкли.

Ракетчикам всё же было легче. После изнурительного ночного марша и неразберихи первых часов они успокаивались и начинали обживать свой новый дом. Через сутки вступала в железные уставные рамки обычная армейская рутина, когда каждый знает своё место и чувствует локоть соседа, за дежурством следует отдых, а за обедом — ужин.

Мы же то здесь, то там, и наш почти забытый палаточный уют казался теперь недосягаемой роскошью, этаким волшебным восточным шатром, а домом стал «уазик», забитый доверху всякой механической всячиной, захваченной из бригады предусмотрительным Ахмедом.

Можно понять, как я обрадовался, когда один из батальонов отправили строить сложную дорогу в горах километрах в двадцати по прямой от штаба бригады. Учитывая, что батальоном командовал Фаиз, а может быть, именно поэтому, туда уехал и Сами. Дивизиону нужно было срочно занять позицию на горе, перетащив часть техники заранее, не дожидаясь окончания работ.