Приключения-84

— Господа! — браво воскликнул, привлекая общее внимание. — Здесь уже много добрых слов сказано. Отдана дань мужеству наших дорогих норвежских друзей. Они заслуживают восхищения. Им мы обязаны своими жизнями. Этот ясный день никогда и никто не забудет. Природа радуется вместе с нами. Как светит солнце! — И когда все повернулись к иллюминаторам, продолжил: — Вы видите темное, приближающееся пятно! Корабль, изменивший нашему делу, переметнувшийся к Советам. Судьба нам дала несколько часов, пока он пробьется сюда. За это время мы должны определить свои позиции. Надеюсь, мнение господ офицеров едино: мы к нашим друзьям, в Норвегию! Наш пароход принадлежит Северному правительству, а мы его солдаты!

— Мы с вами, генерал! — воскликнул Лисовский.

— Вы не откажете нам в покровительстве? — обратился Звегинцев к Свердрупу.

— Конечно. Двери Норвегии для вас открыты. Но!.. Куда пойдет ваш пароход, решайте сами. Во внутренние дела русских мы не вмешиваемся.

Генерал переглянулся с Лисовским.

— Пароход пойдет туда, куда его поведет капитан. — Лисовский повернулся к Рекстину, уголки его тонкого, нервного рта подергивались. — Таков морской закон?

— Морской закон такой, — подтвердил Рекстин. — Но темное пятно, о котором говорят, о темном пятне вы не забыли? Кто спасает брошенный на произвол пароход, тому пароход и принадлежит. — Говорил медленно, с трудом поспевая за своими мыслями.

Ему не дали закончить.

— Прекрасно, капитан! — обрадовался Звегинцев. — Мы спасены норвежцами. И мы с ними, а это уже полдела. Господа, вы слыхали заявление капитана? Мы уходим из большевистской России не с пустыми руками.

В это время принесли закуски со «Святогора». Острый аромат ветчины и кофе хмелем ударил в головы изголодавшихся людей.

— Боже мой... Неужели такое возможно? — взахлеб бормотали за столом.

Рекстин напряженно наблюдал за шумным, возбужденным обществом. Как капитан парохода и хозяин кают-компании, он старательно выполнял свой долг гостеприимства: даже улыбался, в благодарности склонял голову, приглашал к еде и беседе, но мысли его были совсем о другом. Матросам решение о рейсе под покровительство Норвегии не понравится. Тот же Захаров упрекал их в стремлении украсть пароход! А сейчас, когда рядом «Канада»?!

Спустя два часа, когда солнце, так и не коснувшись горизонта, поднималось над морем, побелев от яростного накала, «Канада» приблизилась настолько, что стало видно: на том месте, где у нее раньше золотом сверкало название, сейчас белыми буквами выведено другое, непонятное слово.

А вот красный флаг виден отчетливо. Моряки с трепетом и удивлением смотрят на него, когда-то запретный, а сейчас вольно развевающийся на мачте.

На «Соловье Будимировиче» не подозревали, что присутствуют при историческом событии: впервые над просторами Арктики реет красный флаг, флаг Страны Советов. Но твердо знали, что он несет большие перемены. Не просто спасение, а спасение для другой, новой, неизведанной жизни.

Моряки один за другим стягивали с голов шапки — ветер трепал и кудлатил их волосы. Они по складам разбирали надпись на отточенном, гордо вздернутом носу ледореза:

— Три... ин-тер-на-ционал, — разжевали наконец непонятное слово.

— Третий Интернационал, — сообразил Захаров. Уже слышал такое в том доме в Архангельске, от которого вьюжной ночью уводил патруль, где думали о встрече и помощи Красной Армии вместе с представителями ледореза «Канада», а теперь «Третий Интернационал»!

Как-то враз все вокруг изменилось! Еще вчера злые торосы, черные провалы разводьев, мертвые белые просторы вдруг преобразились. Вмиг исчезла их враждебность: торосы вроде стали меньше, в разводьях заплескалась ласковая вода, а белые просторы, распадаясь, покрылись полыньями.

Люди смотрели и удивлялись. Отчего все переменилось? Почему так легко стало на сердце?

Лед не так уж и крепок, как думалось. С неуклюжим добродушием расходится, колышется на мягкой прозрачной волне.

Два парохода, два сильных надежных друга, будто за плечи обнимают «Соловья Будимировича», оберегая и поддерживая. С ними ничто не страшно.

Рекстин приветствует у трапа капитана «Третьего Интернационала», за которым идет человек в кожаной тужурке, гимнастерке, застегнутой под горло, и невиданной шапке: на макушке острие, по бокам до шеи наушники, а над козырьком звезда.

— Прошу, — показал Рекстин широким жестом доброго хозяина на верхнюю палубу.

Капитан ледореза легко взбежал по трапу, а человек в кожанке по-военному козырнул:

— Благодарю! Мне сюда, — и повернул к матросам. Провел взглядом по лицам, словно каждого пощупал рукой. — Здравствуйте, моряки! Как перезимовали?

К нему хлынули со всех сторон, и не было человека, у которого бы глаза не заблестели.

— Видок у вас, друзья... Досталось? И грязные и обросшие, — смеялся гость в черной тужурке. — Первым делом покормим вас, потом помоем, а потом займемся погрузкой уголька.

— Наш братишка!

— Свой в доску! — шумели они.

— Кочегар Захаров здесь? — спросил человек в кожанке.

— Здесь, — выступил Захаров.