Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям

Благодаря этому путешествию Обинье присутствовал в Нераке при дерзком набеге маршала де Бирона[1154], описанном в главе 11-й. Обнаружив эпидемию страха среди гасконских гугенотов, он собрал старых знакомых из Кастель-Жалу и поддержал честь партии. Принцессам[1155] и людям, в то время враждебно настроенным, это событие показалось значительней, чем оно того заслуживало. Потом, возвращаясь в сопровождении пятнадцати конных аркебузиров из Кастель-Жалу, Обинье подвергся нападению со стороны шестидесяти легковооруженных всадников под командованием Лаэ[1156], близ Кура[1157]. Наш Обинье так искусно нашел выгоды в этом положении, что у нападавших было убито трое дворян, а у него было только двое раненых. Но он едва не покрыл себя позором, продвигаясь среди виноградников Сен-Прё[1158] к Жарнаку[1159]; в полночь, проходя по узкой тропинке всего с пятью сопровождавшими из Монтегю, Обинье первый увидел ехавших ему навстречу всадников, которые, недолго думая, схватились за шпаги; если бы люди Обинье, не желавшие ввязываться в эту стычку, могли удрать, они бы непременно так и поступили, очутившись с четырех сторон во вражеском окружении и не пользуясь никакой поддержкою в этой местности. Но это было бы явным позором: их противниками оказались два католических священника и двое пьяниц, которые оставили ножны в трактире, но поклялись нападать на всех встречных; за это они здорово поплатились.

Этот год прошел под Монтегю в славных военных упражнениях[1160]. Находившаяся там конница состояла из трех бригад; одна была отдана губернатору Ла Буле, другая – господину де Сент-Этьену[1161] и немного больше трети – Обинье. Этих всадников прозвали в тех местах «албанцами»[1162] за то, что они были всегда в седле. При одном набеге их нападению подвергся Пелиссоньер, знаменосец из отряда герцога дю Мэна[1163]; потеряв восемь человек, он спасся, но выстрелом из пистолета ему перебило руку. В другом набеге, под Анже[1164], Обинье рассеял роту из полка Брюйера[1165]. Тем не менее, Монтегю был осажден[1166].

Вы прочтете в главах 15-й и 16-й о героической подготовке к обороне. Добавлю только, что десять попыток проникнуть в Монтегю, когда в ход пускались то веревка, то кинжал, отбиты были только благодаря умению Обинье разбираться в лицах. Тридцатью вылазками, из которых в десяти пришлось вступить в рукопашный бой, руководил Обинье; всего одну вылазку совершил Сент-Этьен с людьми из Нижнего Пуату в подражание подвигам тех, кого они прозвали «албанцами», но это послужило только к славе Обинье. Знайте же, что Обинье и был тем самым капитаном, коему граф де Люд[1167] поручил объявить о мире[1168]; заслуга в этом деле, как и во многих других, принадлежит ему, хотя в «Истории» он и укрылся под вымышленным именем.

По заключении мира он нашел в Либурне множество вельмож[1169] и удобный случай совершить все то, что описано в главе 2-й книги пятой того же тома[1170]. Хочу лишь добавить к сему рассказ об одном галантном происшествии, которое я не осмелился включить в «Историю». Однажды, гуляя с Обинье по берегу реки Дронны, некий португальский коннетабль[1171] принялся испускать глубокие вздохи, сорвал с дерева кусок коры (в ту пору деревья были в цвету) и, рассказав на испанском языке о своем томлении по некоей даме, начертал на этой коре следующие строки:

Oceani foelix properas si flumen ad oras,
Littus et Hesperium tangere fata sinunt:
Siste parum, et liquidas qui jam dissolvar in undas,
Me extinctum lachrymis ad vada nota feres;
Sic poterit teneras quae exurit flamma medullas
Mersa tarnen patriis vivere forsan aquis[1172]

Обливаясь слезами, он хотел стать на колени и бросить написанное в воду. Обинье схватил его за руку, быстро прочитал вслух эти стихи, тут же переложил это латинское шестистишие во французский лирический сонет и записал его на той же коре:

Раз эти воды так спешат
В далекий Океан, о Дронна,
И коль Фортуна благосклонно,
Среди невзгод, смертей, утрат,
Позволит, чтобы волн раскат
Там, где осталась наша донна,
Слился с твоей волной влюбленно
И стал бы водами богат, –
Постой, возьми меня с собою,
Чтобы истекшего тоскою
Испанским берегам вернуть,
И пусть вблизи родного края
Огонь, сжигающий мне грудь,
Живет в волнах, не умирая!