Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям

Своей живостью Обинье снискал дружбу коннетабля, и необычным образом они разговорились о религии.

<1581> Теперь упомяну об услуге, которую Обинье оказал королю в деле Лоро[1173], которое описано в главе 4-й той же книги. В это время король Наваррский был озабочен военными приготовлениями господина де Лансака[1174], с одной стороны, и виконта д’Обтера[1175] – с другой, собиравших войска якобы друг против друга под предлогом ссоры. Участвовавший в этом Люссан[1176], которому при дележе шкуры еще не убитого медведя показалось, что его обошли, явился совершенно один к охотившемуся королю Наваррскому и открыл ему, что на Ларошель готовится нападение через решетку, что у мельниц Святого Николая[1177]. Посланный по этому делу Обинье явился в ларошельское городское управление и потребовал, чтобы жители выбрали трех человек, которым он мог бы сообщить тайну. Жители Ларошели ответили, что все они, никого не выбирая, хотят узнать ее и все они верны королю Наваррскому. Обинье ответил, что Иисус Христос, значит, сделал неудачный выбор[1178], и если они не хотят поступить по-другому, то он, Обинье, целует им на прощанье руки. Вынужденные, таким образом, выбрать трех человек, они нашли решетки перепиленными полностью, не считая двух прутьев. Но Обинье так и не смог убедить их устроить засаду злоумышленникам.

Через месяц заговорщики вновь сели на коней. Обещав своему господину расстроить замыслы его врагов, наш Обинье взял несколько гвардейцев и других солдат – всего до десятка отборных молодцов – и, смешавшись со всадниками заговорщиков, направился к Ларошели. Ночью Обинье ехал вместе с ними, а днем держался в стороне, решив броситься ночью к воротам города, который подвергнется набегу, взять в подкрепление нескольких аркебузиров и сразиться с заговорщиками в четверти мили оттуда. Это было хорошим средством пресечь всякие попытки нападения.

Проезжая через Кадийяк[1179], король Наваррский попросил великого Франсуа де Кандаля[1180], достаточно известного под этим именем, показать ему свой великолепный кабинет. Кандаль согласился при условии, что туда не войдут невежды и насмешники. «Нет, дядюшка, – сказал король, – я приведу только тех, кто способен оценить это так же, как я». Он вошел с господином де Клер-во[1181], Дюплесси[1182], Сент-Альдегондом[1183], Констаном, Пеллиссоном[1184] и с Обинье; пока гости забавлялись, наблюдая, как при помощи машины шестилетний ребенок поднимает тяжелую пушку, Обинье, опередив их, остановился перед плитой из черного мрамора в семь квадратных футов, которая служила Кандалю доской для записей. Найдя все, что необходимо для писания, Обинье взял кисть и, услышав, что его спутники спорят о весе и тяжести, написал:

Non isthaec, Princeps, Regem tractare doceto:
Sed docta Regni pondera ferre manu[1185]

Потом он задернул занавес и присоединился к свите. Когда они подошли к мраморной плите, господин де Кандаль сказал королю: «Вот мои записи!» Вдруг, заметив и прочитав этот дистих, он дважды воскликнул: «Здесь есть человек!» – «Как! а остальных вы разве считаете зверями?» – возразил король и предложил своему «дядюшке» угадать по лицу, кто из присутствующих выкинул эту штуку. Предложение вызвало множество острот, которые немало меня позабавили.

<1582–1583> Придворные только что проводили королеву Наваррскую до Сен-Мексана[1186], ко двору. Со времени пребывания в Либурне королева всегда строила козни против Обинье. Заподозрив, что это он нанес sfrisata[1187] госпоже де Дюра[1188] или, по крайней мере, посоветовал оскорбить ее Клермон д’Амбуазу[1189], она заставила королеву-мать присоединиться к ее просьбе, бросилась на колени перед королем, своим супругом, умоляя его, ради любви к ней, никогда больше не видеться с Обинье. Король ей это обещал. Она не могла простить Обинье нескольких острых слов, сказанных, в частности, по следующему случаю: жена маршала де Реца[1190] подарила Антрагу[1191] алмаз в виде сердца; отбив Антрага у жены маршала, королева отобрала и это алмазное сердце, чтобы похвастать им; между тем Обинье поддерживал жену маршала в борьбе против королевы, а королева слишком часто говаривала: «Но у меня ведь алмазное сердце». «Да, – сказал однажды Обинье, – только кровь козлов может его разъесть»[1192].