Недолго думая, я приступил к выполнению своего плана.
Наступил вечер, приближалось удобное время для моего опыта. Я обмазал мёдом оглоблю стоявшей на пасеке кареты, а сам спрятался в густых кустах цветущей сирени. Выжидать, к счастью, долго не пришлось. Но, почуяв запах мёда, огромный медведь неуклюже приблизился прямо к карете и стал так жадно лизать мёд, что не почувствовал даже, как начал зализывать в горло оглоблю. Оглобля постепенно прошла в пасть, через горло в желудок и наконец через все внутренности вышла наружу. Я следил в кустах за каждым движением медведя и с нетерпением ждал, когда он проглотит всю оглоблю.
Ранним утром, во время своей прогулки, султан зашёл на пасеку и, увидев медведя, насквозь проткнутого оглоблей, смеялся до слёз. Он попросил меня рассказать, как я ухитрился это сделать, и мне удалось приобрести большое расположение султана.
Вскоре после этого случая Россия заключила мир с Турцией. Меня, вместе с другими военнопленными, отправили почтовым фургоном на родину.
Зима в этот год стояла страшно суровая. От сильного холода даже солнце отморозило себе уши и получило крепкий насморк, а на лице его до сих пор остались тёмные пятна после тех невиданных морозов. Вот эти-то холода заставили меня на обратном пути пережить больше невзгод и неудобств, чем когда я путешествовал по России.
Приключений в этой поездке была такая масса, что не хватило бы дня и ночи беспрерывно рассказывать вам, но, чтобы дать хоть малейшее представление о тех холодах, я расскажу вот о чём.
В плен меня взяли вместе с моим любимым конём, а так как он был очень редкой породы, султан распорядился оставить его в своих конюшнях и никогда не показывать его мне из опасения, чтобы я не удрал из плена.
После заключения мира, несмотря на мои просьбы, моего коня мне так и не вернули, и я должен был возвращаться на почтовых перекладных.
Однажды мы проезжали лощиной по узкой тропинке между холмами. Чтобы не натолкнуться на кого-нибудь впереди, я приказал ямщику трубить в рожок и таким образом останавливать едущих нам навстречу. Парень послушался и стал дуть в свой рожок изо всех сил. Не раздалось ни одного звука! Он снова понатужился: дул, дул, но все старания были напрасны. Кто-то сказал даже, что это нехороший знак, но я не суеверен и не обратил на это никакого внимания. Неприятно было, однако, то, что каждую минуту мы могли столкнуться с такими же несчастными путниками. Но делать нечего; мы двинулись вперёд на авось и действительно вскоре увидели приближающуюся нам навстречу карету, занявшую всю дорогу, так что разминуться не было никакой возможности.
Вот досада, хоть возвращайся назад! «Нет», – подумал я, сейчас же соскочил со своей кареты и вместе с ямщиком выпряг лошадей. Потом я взял на плечи карету со всей поклажей, перепрыгнул на холм и пробрался через громадные сугробы снега и глубокие рвы в поле. Это была нелёгкая задача, но я выполнил её безукоризненно, даже не сдвинув с места багаж. Таким же образом я перенёс лошадей, взяв под мышку по лошади. Признаюсь, лошадей было переносить гораздо труднее, так как живое существо сопротивляется, и две лошади вместе весили куда больше одной кареты. Но возвращаться за каждой в отдельности я счёл для себя унизительным и в один прыжок был уже возле кареты с двумя лошадьми.
Когда ехавшая нам навстречу карета проехала, я снова перенёс на дорогу карету, а затем и лошадей. Ямщик, обрадованный таким исходом неприятной встречи, уже сам впряг лошадей, и мы, без всяких приключений, счастливо доехали до следующей почтовой станции.
Да, я забыл вам сказать, что одна из лошадей была ещё очень молодая и пугливая. В то время, как я второй раз переносил её уже с поля на дорогу, она так расходилась и стала так сильно бить ногами, что привела меня на одну минуту в сильное замешательство. Выпустить её из-под руки я не мог, так как она могла убежать и завязнуть где-нибудь в сугробе. Усмирить её тоже было трудно, так как обе руки были заняты. Тогда я засунул её ноги в карман своего сюртука, и она вынуждена была смириться.
Вы, должно быть, думаете, когда же я наконец расскажу о морозах?
Попрошу вас быть терпеливыми, сейчас вы узнаете и об этом. Угадайте, почему рожок не играл, хотя ямщик дул в него так сильно, что чуть не лопнул? Я вам расскажу.
Мы добрались до почтовой станции. Ямщик мой уселся поближе к печке, повесил на один гвоздь шапку, на другой гвоздь, над самым камином, повесил рожок. Я тем временем задремал после утомительной дороги. Вдруг над нашими головами раздались оглушительные звуки.
– Тра-та-та! Тра-ра-ра!.. Ту-ту-ту!..
Я был в недоумении, не понимая, в чём дело. Ямщик подумал было, что это тревога; но дело скоро выяснилось. Рожок от тепла оттаял и без посторонней помощи, сам собой начал играть всё то, что за целый день надул в него ямщик. Сначала он дал сигналы, которые были сделаны ямщиком, когда мы ехали по узкой тропинке меж холмов; потом рожок заиграл что-то весёлое на мотив «По улице мостовой».