Приключения без путешествий

Шурик кинулся к ним, и на первый его стремительный шаг кочегарка откликнулась угрожающим треском. Над головой зашуршало, посыпалось, и тяжелый камень, упавший с потолка, больно задел плечо. Опять всё стихло. Медленно, на цыпочках, точно боясь разбудить кого, подвигался Шурик к засыпанным девочкам. Он узнал их. Это были дочки дворничихи — девятилетняя Вера и маленькая Нюшка. На Шурика смотрели большие заплаканные Верины глаза. Увидев свет фонарика, она заплакала еще громче. Тихонько, горстями убирал Шурик мусор, засыпавший ее ноги и Нюшкины плечи. Хотя Нюшкины руки были теплыми, она молчала как мертвая.

Когда Шурик поднял Нюшку на руки, Вера испугалась, что ее оставят, и взвыла:

— А меня, дяденька…

— Сейчас и за тобой приду.

Путь к окну освещали два фонарика, направленные со двора. Шурик просунул в щель Нюшкину голову, и девочку тотчас же подхватили. Шурик вернулся к Вере. Она протянула к нему тонкие руки.

— Берись за шею, — скомандовал Шурик.

Вера была тяжелее Нюшки, но нести ее было нетрудно. Они благополучно дошли до окна, и через секунду Вера была на дворе. Еще раз осветив фонариком кочегарку, Шурик ухватился за край щели, подтянулся и осторожно просунул голову и плечи. Четыре руки вцепились в него и выдернули наружу.

Виктор обрадованно ощупывал его и бормотал:

— Вот друг! Вот молодец! Вот друг!

Веру и Нюшку врачиха тотчас же увезла на своей машине. Повеселевший начальник команды громко распоряжался, готовясь повалить опасную стену. А Виктор дотошно выпытывал у Шурика все подробности о судьбе отца и матери.

— Понимаешь, какое дело, — оправдывался он, — столько было работы, совсем замотался. А тут передали, что ты звонил, я по дороге и забежал. Гляжу — одни развалины, подумал, что и ты там… Значит, квартиры нет?

— Нет.

— И вещички там остались?

— Нет, я чемодан унес, он у Славикиной бабушки. Их в другой дом увели…

Виктор что-то прикидывал в уме.

— Пойдешь со мной. Жену с сыном я эвакуировал, сам на казарменном, но в квартире одна бабка осталась, поживешь несколько дней, а там посмотрим…

8

В райкоме Шурик не сразу нашел нужную ему комнату. Здесь уже и следов не было той деловитой суеты, того многолюдья, которые он видел летом. На лестницах и в длинных коридорах — нежилая тишина. В какую дверь ни толкнешься — либо закрыта, либо открывается в пустой кабинет. По всему видно, что комсомольцы района вместе со своим штабом ушли на передний край города-фронта.

Услышав за дверью одной из комнат голоса, Шурик приоткрыл ее, увидел несколько человек за столом и подался назад. Но девичий голос окликнул его, и он вошел.

— Ты ко мне? — спросила девушка, сидевшая в пальто, накинутом на плечи и с поднятым меховым воротником.

— Мне к Тоне Кузьминой, — повторил Шурик имя и фамилию, названные ему Виктором.

— Садись. Ты откуда?

— Ниоткуда. — Шурик смешался и добавил: — Я — Орехов.

Девушка провела черной рукавичкой по колонке выписанных фамилий, поставила около одной из них галочку и сказала:

— Есть. Вот и этот товарищ к вам, — добавила она, обращаясь к своим собеседникам.

Их было не так много, как вначале показалось Шурику, всего трое — два парня и одна девушка. У парней были откровенно огорченные лица. Один из них искоса взглянул на Шурика, как-то обидно усмехнулся и насмешливо спросил:

— А свисток выдадут?

Тоня Кузьмина, не поняв или не приняв иронического тона, отвела рукавичкой прядь волос, закрывавшую ей правый глаз, и с привычным спокойствием очень уставшего, но терпеливого человека ответила:

— Ты просто не хочешь понять всей важности предстоящей работы. От комсомольского полка будет зависеть спокойствие в городе, безопасность населения.

— Как же! Снаряды будем шапками ловить.

— Опасны не только бомбы и снаряды, — так же спокойно продолжала Тоня. — Опасны для города и уголовные элементы, и немецкие лазутчики, ракетчики, шпионы. Это враги серьезные. Может быть, ты боишься, так и скажи.

Парень хотел что-то возразить, но его опередила сидевшая рядом с ним девушка в черной меховой шубке, стянутой простым ремешком. Она забавно всплеснула руками и заговорила так, будто была самой умной:

— Стыдно, Федоров! Честное слово, стыдно! Сидим и торгуемся, как на базаре. Ты думаешь, что на войне самое важное это гарцевать верхом на танке. Всё важно! Любое дело! И не к лицу комсомольцам торговаться. Стыдно. Пиши, Тоня, направление, и мы пойдем.

Шурик никогда не разглядывал девичьих лиц. Ему было всё равно, какие они. Спросили бы у него, какого цвета глаза или какой нос у Тамарки, он бы ни за что не вспомнил. А от лица этой девушки, которая всех пристыдила, он не мог отвести взгляд. Худенькое, бледное, оно как будто было освещено отдельной лампочкой. Этот добавочный свет отражался в ее больших глазах, смело и прямо смотревших на каждого, в губах, готовых улыбнуться, и даже в легких как дым волосах, выбивавшихся из-под черной шапочки.

И было в этом лице еще что-то, видимо, мешавшее людям обидеть девушку возражением или упреком. Оба парня даже слова не проронили, когда Тоня Кузьмина послушно выписала направление и сказала:

— Вот, на четверых. Желаю, товарищи, успеха.