Приключения без путешествий

— Ты уйдешь, я уйду, все уйдем. Уйдем и оставим город на милость всяких мазуриков. Так? Мало, что ли, их к нам с разных областей набежало? Сами от немца бегут, а здесь оседают. А с ними и прямые диверсанты проникают. А город затемнен. На улицах — мрак, в парадных — мрак. Сотни квартир без хозяев. Делай что хочешь — милиция на фронт ушла. Так, что ли?.. Молчишь. В такое время из милиции бежать — значит дезертировать. Работать с каждым днем будет труднее. По неделям спать не будешь. Ленинград становится городом-фронтом, и чтобы он победил, в нем должен быть железный порядок. И обеспечить этот порядок должны мы — я, ты. Каждая улица, каждый переулок — наш передний край, и я еще не знаю, где будет труднее…

…Позднее Виктор не раз вспоминал эти слова Владыкина и убеждался в их справедливости. Бедствия, которые обрушились на Ленинград, сломали привычные нормы городской жизни.

В городе, где убийство считалось чрезвычайным происшествием, теперь каждый день рвались снаряды и на улицах падали убитые люди. И предотвратить эти преступления не было пока никакой возможности.

В городе, где всякое воровство вызывало возмущение, деятельное расследование и быстрое наказание, враг разрушал квартиры, поджигал дома, уничтожал имущество, а суд над ним отодвигался на долгие годы.

Толстая корка промерзшего снега сравняла тротуары и проезжие части улиц. Трамваи остановились на невидимых рельсах. Люди ходили, протаптывая тропы, и когда они в изнеможении падали, к ним не спешили машины «Скорой помощи». Машины стояли, — не было бензина. Когда огонь перебирался с этажа на этаж, пожарные команды не могли выехать. Вода не бежала по трубам. Она остановилась, как останавливается кровь в жилах умирающего человека.

Так жил город в самые тяжелые месяцы блокады. И в этих безмерно трудных условиях нужно было во что бы то ни стало отстоять и сохранить справедливый революционный порядок.

Ряды милиции быстро редели. Милицейские работники гибли при артобстрелах, по долгу службы дольше всех оставаясь под огнем. Скудный паек не мог восполнить энергии, которая затрачивалась на бесконечные пешие переходы. Нагрузка на каждого выросла десятикратно, и многих уже свалило истощение.

Положение становилось критическим, когда родился этот комсомольский полк. Виктор крепко запомнил тот день, когда Владыкин вызвал его, сообщил о решении обкома комсомола и коротко заключил:

— Командовать полком будешь ты. Сам старый комсомолец, тебе это дело с руки.

Полк… Сколько раз закрадывалось сомнение: «Выйдет ли что? Чем смогут помочь эти исхудалые подростки, вчерашние мальчики и девочки?»

Удивительно, как быстро прошел самый трудный, организационный период. Бойцов полка уже узнали, прониклись к ним доверием и уважением тысячи ленинградцев. Действительно — одно из ленинградских чудес!

Зубов шел по пустынной набережной Невы, почти до высоты парапета занесенной снегом. Шел он тем скупым, замедленным шагом, каким научился ходить этой зимой. Прижавшись к гранитным стенкам, стояли военные корабли Балтики. На их заиндевевших бортах просвечивали разводы камуфляжной окраски, такой же, как и на фасадах соседних домов.

Изредка попадались пешеходы, закутанные с головой в платки, шали, одеяла. Около Летнего сада мужчина колол лед, не колол, а рубил топором, чуть приподнимая его ослабевшими руками. Отскакивавшие мелкие осколки он собирал в кастрюлю и снова рубил. Растапливать лед выгоднее, чем снег — дров уйдет столько же, а воды получится больше.

У поворота на Литейный мост какая-то женщина споткнулась и осела, сникла, как подкошенная. Зубов еще не дошел, а две другие женщины уже подняли ее и куда-то повели. И снова Зубов подумал о том, что никакая милиция не спасла бы этот город от паники и хаоса, если бы не мудрая дисциплинированность его людей — самоотверженных, гордых, несгибаемых людей.

К дому, в котором разместился взвод, вела аккуратно расчищенная дорожка. У входа лежал куцый веничек, безмолвно приглашавший смахнуть снег с валенок. Дневальный подал команду: «Смирно!», отрапортовал и «ел» глазами начальство, как бывалый служака.

Сопровождаемый Игоревым, Зубов медленно обходил светлые, теплые, безупречно чистые комнаты общежития и всюду отмечал тот налаженный порядок, который так радует глаз военного человека. С другой стороны коридора доносился шум — плеск воды, громкие голоса.

— Прачечная, — улыбнулся Игорев и открыл дверь.

На большой железной печке в ведре таял снег. В нескольких тазах и детских ванночках девушки стирали белье. Они оглянулись на вошедшее начальство и растерянно опустили руки.

— Здравствуйте, девушки, продолжайте, — сказал Зубов, — хорошим делом заняты.