А позднее, когда Марек с пискуном спорили ещё о судьбе центральных держав, бравый солдат Швейк, разрешив загадку природы, спокойно уснул.
Энергия, с которой Головатенко выколачивал оплату за работу пленных, не пропала даром. Деньги он получил.
Инженеры хотели сперва заплатить пленным непосредственно, но полковник запретил. Он нашёл какой-то закон, по которому деньги, принадлежащие пленным, на руки им не даются, и уверил, что он их будет сохранять до того момента, пока они не поедут в Австрию.
Он уехал на неделю в Петроград. Оттуда привёз с собою ящики с платьями, шляпы, драгоценности, и Евгения Васильевна, жившая с ним московская дама лёгкого поведения, зацвела в невиданной роскоши.
Полковник купил для себя и для Евгении отличных лошадей, и теперь каждый вечер они проезжали верхом мимо голодных пленных, едва тащивших ноги с работы, а Евгения даже покрикивала на них, чтобы они расступились и дали ей дорогу.
В канцелярии опять начались попойки, в которых прежде всего приняли участие инженеры, потом и офицеры расположившихся вокруг частей армии, и Евгения Васильевна открывала всем своё сердце и объятия, в свою очередь навещая их на своей лошадке; несколько раз целая свита офицеров сопровождала на лошадях московскую проститутку и, помогая ей сойти или сесть на лошадь, целовала ей ноги, в то время как мимо по дороге проходили в окопы печальные и измученные солдаты, оттуда в свою очередь едва успевали их развозить уже раненых по полевым госпиталям. Из солдатских рядов вслед этой кавалькаде нередко летели замечания:
«Господа офицеры б…, а ты иди умирать за отечество!» или: «Посмотри на них, как они защищают отечество!»
Однажды кто-то бросил камнем в Евгению Васильевну, и полковник, решившийся защищать её, должен был ретироваться, иначе и его сняли бы с лошади и убили. Солдаты начинали материться все более открыто и озлобленно, и наблюдавший за этим процессом Марек однажды сказал:
— Определённо дело идёт к революции.
— Вот это будет прекрасно; мне интересно, как солдаты начнут наводить тут порядок, — заметил в ответ на это бравый солдат Швейк.
Вскоре работа по постройке полотна была закончена, и теперь оставалось поправить стоки и подсыпать песку на насыпь. Крестьяне начали возить телеграфные столбы, а десятники вымеривали и назначали для них места.
Для этой работы рота разделились на части, и во главе каждой части стал десятник. На вагонетки накладывали столбы, и десятник ходил по полотну и кричал на пленных, толкавших вагонетки:
— Давай сюда, поскорей, поскорей!
В один день они закопали несколько столбов, удаляясь все дальше от деревни, потом десятник беспокойно посмотрел на солнце и заворчал:
— Очень медленно подвигаетесь. К обеду никак не поспеем до Запоны. Кто из вас умеет варить щи и мясо?
— Осмелюсь предложить свои услуги, — отозвался Швейк, а за ним и Горжин:
— Я вам такую похлебочку сварю, что всю жизнь меня не забудете.
— А мясо, я думаю, вы у меня не сожрёте? — пытливо посмотрел на них десятник.
— Ей-Богу, даже и в рот не возьмём, — уверял его Швейк, и десятник взял с вагонетки мешок и сказал:
— Вот тут мясо и рис, лук и соль, вы пойдёте там по дороге, потом в лесу свернёте вправо и там увидите лесничество. Лесник — мой знакомый, но дома его, наверное, не будет. Тогда вы попросите жену, чтобы она разрешила вам сварить для меня обед. Мы поедем по дороге, и я в полдень за вами приеду.
— Обед будет как в «Гранд-отеле», — убеждённо сказал Швейк, беря мешок, — и мы поспешим его приготовить.
Десятник махнул рукой:
— Только вы у меня его не съешьте, и чтобы мясо не было жёстким! — крикнул он им уже вдогонку.
— Вот хорошее дело, — сказал Швейк, — они, может быть, там дадут нам поесть. Может быть, у них будет кислое молоко, а может, и хлеб с маслом.
— Кислое молоко я есть не буду, — решительно ответил Горжин, — но хлеба съем. А вот та тропинка, по которой нам нужно идти.
После получасовой ходьбы в лесу они наткнулись на воинский лагерь. От дерева к дереву белели палатки и разбитые станы, а под ними виднелись грязные рубахи несчастных, измученных русских солдат.
— Землячок, дай хлеба, — попытался клянчить у них Горжин, но те, едва раскрывая глаза, бормотали:
— Только три дня, как нас выгнали из окопов. Сами три дня хлеба не видали, нет ничего. Нет у нас ни хлеба, ни чаю, ни сахару.
Но они им показали, где нужно искать лесничество:
— Кажется, наш штаб туда переехал, туда, уж… мать, белый хлеб и кучу бутылок повезли! И сестры милосердия на лошадях туда поехали. Ну а ты воюй за отечество и подыхай с голоду!
Лесничество состояло из большого деревянного дома. В коридоре они нерешительно остановились перед тремя дверьми, раздумывая, куда бы им войти. Затем Швейк показал на одну дверь вправо, за которой были слышны мужские и женские голоса.
— Лесник, наверное, там будет. — И без всякого стука они ввалились в комнату, в которой, очевидно, был штаб. Увидев свою ошибку, они хотели было повернуть обратно, но было уже поздно.