Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

— Вот, — Букварев тщательно разложил перед шефом бумаги. Воробьихинский вздрогнул, расправил плечи и начал листать бумаги хоть и небрежно, но медленно, и от многоопытных глаз его ничто не ускользало. Папки он скоро отодвинул и впился взглядом в букваревскую формулу. Пальцы его беззвучно забарабанили по столу с такой скоростью и столь ритмично, будто он был искушенным пианистом. Вот уже и Букварев рядом с ним. И мысль у них работает согласно и все быстрее. Они словно пожирали строчки и колонки алгебраических загогулин и непонятно отчего торопились и торопились к финишу. Наконец Воробьихинский шумно выдохнул застоявшийся в легких воздух, откинулся на спинку кресла и утер со лба испарину. Потом изучающе и удивленно уставился на Букварева.

— Ты гений? — вдруг спросил он. — Ты представляешь, что ты тут наворотил?

— Кажется, знаю, понимаю, то есть… — неуверенно сказал Букварев.

— Ты гений. Но несчастный гений, — продолжал Воробьихинский, и в глазах, в голосе его слышалось то сочувствие и восхищение, то холодок. — Твой принцип не оригинален, но эффективен. За границей это обсчитывают на компьютерах. И у нас, возможно, где-нибудь тоже… Не советую тебе состязаться с электронными машинами, быстро износишься. Это первое. А второе, самое обидное, что занимался ты этим зря. Агрегат с проектирования снимается, как устаревший. За рубежом уже есть образцы куда лучше, и нам запретили проектировать вчерашний день. Жаль потраченного времени, но хорошо, что мы не будем терять его попусту в дальнейшем. Я имею в виду этот агрегат… И третье. Нашему институту сужают профиль. Пока будем заниматься только дорогами и придорожными сооружениями. Все машины у нас отбирают и отдают филиалу одного московского института. Филиал планируют открыть здесь с нового года. Такие вот пироги… Оформляй свой метод как рацпредложение или изобретение. Возможно, для кого-то он будет приемлем. Но сомневаюсь, чтобы нашлись еще такие же, как ты, которые согласились бы работать за ЭВМ. Однако поздравляю. Не ожидал, хоть и давно знал твои способности…

Воробьихинский поздравил, но руки не подал. И снова принял ту позу и то выражение лица, с каким застал его Букварев полчаса тому назад.

— Жаль мне тебя, Букварев, — сухо заключил Воробьихинский. — Но моя должность требует, чтобы жалость к неудачникам не занимала много моего рабочего времени.

Намек был более чем прозрачен, и Букварев, одним движением собрав свои бумаги в кучу, твердо вышел из кабинета шефа. Он еще не верил, что его открытие никому не нужно, и был полон стремления постоять за него. «Но где? — спросил он себя. — Куда идти? Кто меня ждет? Никто. Все заняты делом и считают, что ведут они его правильно. Букварева с его идеями посчитают либо полоумным, либо зеленым дилетантом. И уйдет он ни с чем, потому что для всех он будет помехой…»

Опадая глыбами, рушилась радость, опустошала.

Ему позвонили из дома.

— Где ты был ночью? Мама плакала, — строго спрашивал честный Генашка. Стало слышно, что трубку у него отбирают, и вот уже в ней голос жены, все еще с нотками отчужденности:

— Купи Ленке ползунки на размер побольше, чем в последний раз. У нее температура, мне не уйти… И молока…

Магазин детской одежды был рядом с институтом, и Букварев считался в нем своим человеком. Но что он мог ответить жене сегодня, если денег у него мало, и он еще назначил свидание и пообещал приехать на него в такси.

— Если таковые есть, — по возможности спокойно ответил он Любе и предупредил, что сегодня совещание и он задержится. Потом позвал к телефону Генашку и посоветовал ему играть ножиком и не скучать, а подождать отца, и они вместе очинят все карандаши, какие имеются в доме.

«Совсем заврался! — в отчаянии подумал он. — С формулой крах. Семья на пороге развала. Еще не хватало, чтобы и с Надей так же… Куда я качусь?»

Его позвали к директору, и когда он явился, кабинет шефа был уже полон.

— Вот и наш именинник, — приветствовал его Воробьихинский. — Прошу, Василий Иванович, без проволочек отчитаться за то, чем вы руководствовались, подписывая сей документ. В детали не вдаюсь. У вас прекрасная память.

Воробьихинский с артистическим возмущением поднял над столом папку с проектом дороги через Мокрецовские сопки, вгляделся в лицо каждого присутствующего, словно приказывал проникнуться директорскими чувствами, раскрыл папку и показал всем подпись Букварева.

— Извольте отвечать, — еще раз пригласил директор и с грустью, которой нельзя было по-человечески не посочувствовать, отвернулся к окну, принимавшему на себя слабые отблески последнего дня затухающего бабьего лета.

— А в чем дело? — спросил Букварев, и заседание пошло обычным порядком. Ему разъяснили суть претензий Грачева и его помощников. Букварев помрачнел.

— Сколько вы получили премиальных? — спросил седовласый первый заместитель директора, всегда сидевший по правую руку от шефа.

— Тридцать рублей, — сообщил Букварев.

— Тридцать сребреников, — ехидно подал голос кто-то из директорской свиты.

— Ты дороже продаешься! — осадил его Букварев. — Знаю.

Все вздрогнули от негодования.