Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

— Мне нужна перспектива! — заупрямился Нечаев. — Я не могу больше заниматься послеосадочным ремонтом и днесь, и присно, и во веки… Я деградирую как инженер. Так жить нельзя!

— Ты живешь лучше, чем твои друзья-кандидаты, — уговаривала жена. — В твоих руках город. Это почетно.

— Это скучно, — сказал Нечаев.

— Тебе и со мной, значит, скучно? — обиделась жена.

Нечаев не удостоил ее ответом.

— Может быть, с другими женщинами, особенно с молодыми, тебе не скучно? — закричала жена. — У тебя широкие для этого возможности. Ты можешь не только отремонтировать квартиру вне очереди для какой-нибудь там, а выбить для нее и новую! И тебя отблагодарят!

— Есть и такие возможности! — серьезно сказал Нечаев, которому вдруг и жена показалась такой же скучной, как коммунальная служба.

Выражаясь языком метафор, Нечаев хлопнул дверью собственной, безупречно отремонтированной квартиры и уехал на недальнюю периферию, оставив подумать бившуюся в истерике жену.

На новом месте он почувствовал размах, волю и собственную силу. Он работал днем и ночью. Он никому не давал покоя и перевыполнял план, получал премии и обеспечивал их подчиненным. К нему валом валили квалифицированные и дисциплинированные люди, которые всегда знают, у какого начальника лучше работать и можно заработать.

Он требовал и набирал новые заказы, чтобы развернуться вовсю. Заказов было много, но мало было готовых проектов для их выполнения, мало было и материалов.

— Я все равно буду наращивать темпы! — заявлял Нечаев и посылал технику рыть котлованы под фундаменты в задел. Он брал любые проекты и сам переделывал их. Нечаев обогнал сам себя. Он вырыл десятки котлованов и порывался вести в них фундаментнобетонные работы, но фондов на дополнительный цемент ему не давали, а плановый цемент из-за спешки терялся в пути. Большинство котлованов затянуло плывуном, о котором в проектах и сметах по расходу средств не было сказано ни слова. Дело грозило бедой.

Нечаев все понял и ринулся в город, в большие учреждения.

— Напортачил ты многовато, — сказали ему. — На первый раз прощаем и немного поможем, но в основном выкручивайся сам, прояви смекалку и прочие деловые качества.

Он принялся расхлебывать. Он перестал ездить к жене, но большинство котлованов продолжало заплывать, и чтобы вычерпать из них жидкую грязь, нужны были большие деньги и трудовые затраты, не предусмотренные планом. И даже когда приходила помощь — поправки к проектам и деньги с цементом, закладывать фундаменты было нельзя. Приходилось раз за разом откачивать из котлованов воду и плывун.

Мехколонна Нечаева перестала выполнять план и получать премии. Нечаеву было трудно. Жена от обиды на невнимательность и от подозрений, что муж не все деньги отправляет домой (денег-то без премий стало меньше!), пожаловалась на Нечаева его начальству. Нечаева вызвали в город и сняли с него на коврах стружку. Ему настоятельно посоветовали забрать жену к себе, но жена не хотела на периферию. А Нечаеву вдруг стало как-то не до этого. Он должен был победить плывуны, чтобы вымостить через них дорогу и в трест, и к жене. Нечаев боролся. А в борьбе, как известно, сколько побед — столько и потерь. Один из борющихся выигрывает, а другой проигрывает. В борьбе с плывуном ничейного результата быть не могло.

Первой ощутимой потерей Нечаева стал перерасход фонда заработной платы. Его квалифицированные люди еще работали, но уже не имели не только премий, а и в срок получки. Посыпались жалобы и увольнения по собственному желанию. Редели ряды, таяли силы в недавнем прошлом передового коллектива. Нечаева критиковали, но с должности не снимали: он сам должен был расхлебать сваренную самолично кашу.

Обстановка накалялась. На Нечаева больно было смотреть. Многие жалели его, особенно одна девятнадцатилетняя женщина по профессии экономист-плановик. От жалости она, не бывавшая замужем, влюбилась в него, и он тепло отвечал на ее искреннее сочувствие. Она предложила ему бежать вместе на другой край страны, и он не сказал нет, а это означало, что Нечаев думает. А жена писала ему гневные письма и грозила всеми смертными карами.

Дела принимали крайне скверный оборот. На Нечаева глядели уже не с ожиданием чего-то лучшего, а с пренебрежением. И только чистое сердце молодого экономиста-плановика продолжало жалеть и любить его.

Однажды в его передвижной домик пришли трое из совсем поредевших рядов мехколонны.

— Давайте вместе искать выход, — сказали они. — Вы человек новый, а мы выкручивались из многих переделок.

— Всегда рад посоветоваться с коллективом, — обреченно согласился Нечаев.

— Но разговор должен быть по душам, — сказали трое. — Не пожадничайте, купите крепенького, эликсира откровенности, так сказать.

— Можно и это, — согласился Нечаев с горя.

Они стукались стаканами и разговаривали полдня. К вечеру двое волокли Нечаева к плывунам, а третий звонил по телефону большому начальству.