Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

— Подлец! Все они подлецы, — убежденно заявила Муза. — Я пойду жаловаться к Воробьихинскому. А еще лучше — жалобу напишу. От бумаги-то не отговоришься пустыми словами, по ней придется конкретные меры принимать и конкретно же, в срок отвечать. Найдет на них Воробьихинский управу. Если уж жен наши дружки ни во что не ставят, то с коллективом да с начальством они шутить не станут. Не позволят им распускаться. Вправят мозги. Приползут домой, как миленькие. Я слышала, твоего уже пропесочивали по работе, так что не жди от него премий. Видно, они со своей гулянкой и к службе стали шаляй-валяй относиться. Вот до чего дошли!

— Да его же всегда хвалили! Что ты говоришь? — изумилась Люба, и ей стало жаль своего честного и простецкого Васю, который оступился наверняка не по своей вине, а теперь вот терпит упреки и страдает.

— И твой, значит, катится по наклонной вслед за моим…

— Так зачем же подливать им масла в огонь? Не надо бы примешивать служебные дела к личным отношениям. Опозоришься сама, если раззвонишь о своих подозрениях по всему институту, — пыталась урезонить подругу Люба. — Подожди хоть немножко.

— Ничего! Они здоровые, кобели! Пусть повертятся перед народом да покраснеют, пооправдываются, пусть слово дадут…

— Почему же кобели?

— Да все потому же… Больше не на что и думать. Я своего досконально знаю… Нет других причин…

— Да и я своего вроде знаю…

— Ой, доведешь ты дело до большой беды со своей нерешительностью! — вскричала Муза с обидой на подругу и заплакала, заутирала слезы концом траурного платка. И Любе стало совсем не по себе. Она прислонилась спиной и затылком к дверному косяку, замерла с повлажневшими глазами. Что-то уразумевший Генашка подошел к ней, прижался, недобро и в упор глядя на гостью, которая уже не первый раз расстраивает его маму.

У дверей раздался длинный торжественный звонок. Люба вздрогнула и пошла открывать. Переступив порог, ей поклонился давно не заглядывавший к Букваревым Николай Заметкин, поклонился церемонно, с самым значительным выражением лица.

— Здравствуйте! О! И Муза здесь! Рад видеть вас, прекрасные однокашницы. А еще более доволен, что вы представляете собой аудиторию, столь мне необходимую. Я к вам по делу, — заговорил он с непоколебимой серьезностью и без всяких церемоний пошел в комнату, где сидела притихшая в скорби Муза. Но у порога спохватился и снял ботинки.

— Когда прохлада проникает к пяткам — острее думается, — пояснил он. Муза, словно бы оскорбленная его тоном, молча отвернулась, но это не произвело на гостя никакого впечатления.

Заметкин разложил на диване свою потрепанную папку, достал из нее несколько исписанных листов, выпрямился, сверкнул глазами и торжественно вскинул вверх руку с тонкими, четко обозначенными каждым суставом пальцами. Подруги давно привыкли к его чудачествам, но сегодня поза Заметкина была столь внушительна, что обе они, на время забыв о своих горестях, с интересом уставились на него.

— Слушайте пришельца нежданного, — тихо проговорил Заметкин. — Он прочтет вам небольшой документ.

И Муза и Люба непроизвольно вытянули к нему шеи. Обеим показалось, что гость сообщит им что-то о их мужьях. Обе они знали неподкупность и бескорыстие бывшего сокурсника и соавтора по дипломному проекту, во всем верили ему, не раз призывали на помощь и были убеждены, что в чудачествах его обычно был заложен немалый смысл, чаще всего прямо касающийся жизни семей и Букваревых и Губиных, смысл, зачастую скрытый, но не коварный.

— Слушайте, — повторил Заметкин уже ласковее. — Я начинаю читать. — И откашлялся.

— Повесть о начальнике Нечаеве! — вскрикнул он вдруг голосом ведущего эстрадный концерт, объявляющего сенсационный номер программы.

— Не дури, Колька! — прикрикнула Муза. — Если дельное принес, так можно и покороче. Нам не до шуток.

— И у меня не шутки, — важно отвечал Заметкин. — У меня прелюбопытный рассказ об ужасной судьбе одного нашего ровесника и современника.

Муза презрительно фыркнула и снова отвернулась, дернув подбородком. А гость значительно, изучающе поглядел в лицо сначала одной подруге, потом второй.

— Хотите, я вам скажу, о чем вы тут до меня печалились? — неожиданно и совершенно серьезно спросил он.

— Иди ты к дьяволу! — заругалась Муза, явно испугавшись, что Заметкин и в самом деле догадывается или имеет основания предполагать, о чем у них шла речь. Черт его знает, этого шута, он бывает на редкость проницательным не к месту.

— Читай, Коля. Мне интересно, что ты теперь сочиняешь, — просто сказала Люба. — У меня как раз есть свободных полчасика.

— Спасибо, — с серьезным видом не отвечал, а ответствовал Заметкин. — Начинаю:

Повесть о начальнике Нечаеве,

обогнавшем самого себя,

прочитанная Николаем Заметкиным

Любови Букваревой

и Музе Губиной

Он был тридцатилетним, ничем не выдающимся инженером, но скромным и добрым человеком. Молодая жена с высшим образованием души не чаяла в своем симпатичном, хотя и отчасти флегматичном муже, потому что была утомлена пятнадцатью годами учебы и тремя годами работы в библиотеке и ничего так не жаждала, как покоя, уюта и благоденствия.