Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

У Букварева стремительно темнело на душе. Он слышал, как тело его, особенно руки, плечи и грудь каменели, как трудно становилось дышать… А Губин болтал, захлебываясь и думая, что друг его просто смущен.

— Я уж тебе помогаю, как могу. Вот и сегодня все уши прожужжал Надьке, такого наговорил, что она клумбой цвела. И Арке при ней же внушил: советуй, мол, своей подопечной день и ночь побольше общаться с Букваревым, она, мол, у него целый университет чувств пройдет. Я ведь знаю, какой ты становишься богатый и щедрый, когда тебя разберет… А Надька не шибко развита. Ты заметил? Хотя где тебе что-нибудь разглядеть. Ты ведь втюрился и сделался слепым, как крот. На тебе сейчас увеличительные очки с розовой подцветкой. Но все же и ты кое-чего достиг. Признается, что и она втюрилась. А это уже все. Считай, что она у тебя в кармане. Сумел все же, злодей, опеть девку. Не ожидал я от тебя, честно говоря. Тем более с той методой, которую ты к ней применял. Она сама сказала Арке, что с таким, как ты, можно без страха на любой поступок решиться. И Арку простила за то, что мы тогда фактически при вас… В общем, бутылка с тебя! Я столько о тебе комплиментов ей наговорил, что она часов в семь побежала тебе звонить, твой домашний телефон у меня выпросила. Не могла уж без тебя ни минуты… Ну, убежала она, а мы с Аркой вдвоем остались и, как видишь, я немало для тебя разузнал… И не хмурься, Надька же отличная девчонка! Сидит, коленочки сдвинула и слушает меня, глядит в рот, как цыпленочек перед наседкой. Я бы так и бросился на нее, если бы не твои тут интересы… Да и Арка… Ну уж и повеселиться, порадоваться за тебя нельзя! Я же шучу! — дрогнувшим голосом выкрикнул Губин и даже отступил на полшага, испугавшись выражения лица и дрожащих рук Букварева. Но он опоздал…

Всю тяжесть своего тела, всю силу и бьющее через край презрение вложил Букварев в свой удар. И Губин, прижимая к скуле обе ладони, грузно свалился на гулкий асфальт, закорчился, заотплевывался.

Букварев с холодным оцепенением глядел на поверженного давнего товарища и с трудом сдержал себя, чтобы не надавать ему еще и пинков. Содеянному он начал ужасаться не сразу. Прошло больше минуты, прежде чем Букварев догадался помочь Губину подняться с колен, хотя отвращение к нему все еще отталкивало его.

«Неужели он и после этого ничего не поймет и не станет человеком? — подумал Букварев, не в силах унять забившую его нервную дрожь. — Нет. Ему уже не перестроиться. И станет он теперь самым ярым и подлым моим врагом…»

Букварев плюнул и, круто обойдя все еще утиравшего ладонью лицо Губина, порывисто зашагал к дому. У него вдруг заныла, стала жаркой ушибленная о Губина рука, и он взял ее в другую, прижал к груди, баюкая ее и стискивая зубы.

Город оставался по-прежнему пустым и тихим, словно замершим, а огней в нем убавилось, пожалуй, наполовину. Город сжался и не возражал, не протестовал против того, что один из его жителей, сильный и почти счастливый, жестоко ударил своего друга, тоже по-своему счастливого, только более мелкого и слабого. Город словно побаивался Букварева…

— Тьфу! — вслух сплюнул Букварев и круто развернулся, чтобы снова подойти к другу.

Губин уже успел сойти с тротуара и стоял, все так же прижав ладонь к щеке, в тени корявого двухобхватной толщины тополя. Букварев крепко взял друга за плечи обеими руками и повернул его лицо к свету. Подбородок Губина был в крови. Букварев достал носовой платок и вытер его, отводя одеревеневшую руку Губина в сторону.

— Отойди, — сказал Губин, трудно раскрывая поврежденный рот. Он легонько оттолкнул Букварева и оперся рукой о тополь, а другой рукой продолжая ощупывать лицо.

— Я неправ, — не своим голосом сказал Букварев. — Мордобой — не метод. Можешь и мне за это разок отвесить. Но и так, как ты, нельзя так о людях…

— Даешь ты, старик, — поспокойнее ответил Губин, выплевывая что-то изо рта. Большой обиды в его голосе не слышалось, скорее сквозило в нем недоумение и какая-то нотка покорности. — Дай что-нибудь холодное… Приложить, чтобы не пухло…

Букварев тотчас огляделся и быстро сообразил.

— Прислонись к опоре. Она металлическая, должна быть холодной. И чистая…

Губин повел взглядом за рукой Букварева и двинулся к опоре, вертикально врытой в землю толстой металлической трубе, над которой мертвенно просвечивали два длинных матово-белых плафона. Стоял возле этой трубы Губин недолго.

— Выпить бы, чтобы забыть, — сказал он.

Букварев огляделся, слоено искал взглядом магазин или ресторан, но и сам понимал, что напрасно. Приближалась полночь, все заведения на этот счет в городе были уже закрыты. И Губин это понимал и знал, что нет ни у него, ни у Букварева такого друга, у которого хранилась бы сейчас в холодильнике резервная бутылка.

— Жесток ты, однако, — с легким упреком сказал Губин. — Рыцарь хренов. Сам-то много ли лучше?.. — Он помолчал и, видя, что Букварев не возражает и готов принять критику, продолжал: