Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

Молчите, несчастные! — крикнул Заметкин, видя, что гости пытаются протестовать. — Я еще должен проследить бесславный путь Губана. Отнятая у Сердцеедова жена бросает его еще быстрее, потому что она скоро разбирается, как омерзителен Губан. Этого удара он не переносит. Он вешается в дровянике рядом с помойкой, и труп его отвратителен. Молодая жена не пошла за его гробом, да и никто не шел. Его увезли из морга на казенном автобусе с большой скоростью. Расходы по похоронам пришлось взять на себя горсобесу. На его могиле нет даже тумбочки. Никто не стоит над ней, скорбно склонив голову, и не приносит цветы. Лучше бы ему и не рождаться…

Теперь о дальнейшей судьбе молодой обольстительницы. Оказывается, обоим своим мужьям она изменяла с длинноволосым молодым прохвостом, который сам бросил ее, когда она пожелала пригласить его на короткую прогулку в загс. Она осталась свободной и одинокой, продолжала следить за своей внешностью, но годы общения с Буквоедовым-Сердцеедовым, Губаном и молодым парнем дали себя знать. Она подурнела и приобрела вульгарные манеры. На нее смотрели как на бывалую, но сомнительного поведения и роковой репутации вдову. Никто не брал ее замуж, даже самые отчаявшиеся головы, потому что все знали, чем кончили два ее первых мужа. Пошляки еще изредка резвились вокруг нее, но как-то быстро линяли и исчезали. Жизнь ее стала необязательной, хотя жила она еще долго… Все. Вот такой конспект романа я набросал, глядя на вас.

— Силен! — хохотнул Губин. — Дар воображения У тебя не отнимешь. Но уж слишком далеко ты хватил. Неужели ты веришь, что я помчался бы, бросив все, к черту на кулички, чтобы отбить новую жену У Букварева? Чушь!

— Хорошо. Прикинем резервный вариант. Оба вы ухлестываете за девочкой с зелеными глазами. Она смеется над вами, показывает вам, плешивым дядям, фигу и весело удаляется к своему юному поклоннику. Оба вы остаетесь с носом. Букварев мрачнеет, становится с годами женоненавистником и критиканом. Работать и жить с ним тяжело. И ему тяжко. А Губин, почесав в затылке, все забывает, живет легко и продвигается по службе. Оба вы доработаете до пенсии. Букварев будет думать, что пенсия ему мала, и назло всему миру станет пропивать ее в пару дней, а затем сидеть с пустыми и злобными глазами и ждать нового, как он будет выражаться, подаяния. У Губина пенсия будет больше. Жена находит возможным любить его и лелеять, хотя и бранить по-прежнему, на что он будет реагировать так же легко, как и сейчас. Он станет уважаемым членом совета ветеранов, общественным устроителем музеев и откроет в подвале своего дома кружок «Юный техник». Оба будут считать, что они достойные, но недостаточно оцененные новым поколением люди, но существование их будет необязательным, как их дела и мысли. Что скажешь на это все, товарищ Букварев?

— Скажу следующее. Твой роман не получит успеха ни в первом варианте, ни во втором. Его даже не напечатают. Сюжет твой пошл и не нов, от него за версту разит мещанским декадентством конца прошлого века. И в этом твоя погибель. Ты неоригинален.

— Все сюжеты великих классиков неоригинальны. Все лучшее создано по вечным сюжетам путешествий и роковых треугольников, — во весь голос запротестовал Заметкин. — Оригинальным должно быть содержание, отражающее дух времени. Оригинальным должен быть подход к теме и героям! Я обязательно напишу роман!

— Валяй! — небрежно согласился Букварев. — Только пойми, что и я, и Губин ведем себя совсем не так, как ты воображаешь. Я вот не застрелюсь и критиканом не стану, а просто хочу жить и работать честно. И не в бега ударюсь, а уеду на днях в командировку. В Мокрецовские сопки, между прочим. Свои ошибки исправлять. Вот если бы ты в своем романе наши производственные проблемы копнул поглубже, отношение к ним разных людей рассмотрел бы поподробнее — тогда я стал бы читать.

— Но предмет литературы — это в первую очередь взаимоотношения мужчины и женщины, а не технология проектного дела, — возразил Заметкин. — Никто не будет читать про вашу работу. Кому она интересна? Пусть пишет про нее ваш технический вестник.

— Чепуха! Работа — главное в жизни человека. И литераторам давно бы пора это уяснить.

— Нет, вы не герои, — разочарованно сказал Заметкин. — Вы сухари и эгоисты, способные только на копание в своих душах, как в собственном носу. Губин, кстати, и на это не способен. Вы хуже, чем я думал. Вы страшно обычные. Я разрываю свой конспект. Мне жаль потерянного времени.

— Не жалей, — усмехнулся Губин. — Ты с нами пришел к одному небесполезному выводу. А именно: мы страшно обычные. И писать о нас не стоит. Вообще не за дело ты взялся. Брось! Я имею в виду твою литературу. А уж если не можешь избавиться от своего графоманства, то пиши, что сейчас все люди одинаковы. Разговорись с первой встречной пацанкой и убедишься, что треплется она на нашем уровне, потому что среднее образование имеет и телевизор смотрит, как и мы. Даже по одежде не отличишь: посудомойка это, учительница или кандидат искусствоведения.