Приключения Буратино (тетралогия)

При камере оказался отдельный санузел, правда, без двери. В нём были обильно покрытая ржавчиной железная раковина и фаянсовая дырка в полу, по бокам от которой возвышались два рифлёных постамента для ног – как в советском общественном туалете.

Засыпая, Александр надеялся, что, когда он проснётся завтра, у него уже не будет болеть голова. А ещё он подумал: «На самом деле круто. Такой уникальный опыт приходится переживать: тут тебе и измена жены, и застенки, и суд ещё будет… Вот посадят меня ни за что на полгода, тогда точно книгу напишу наконец!»

Утром Невструев действительно проснулся без головной боли и почти без следов похмелья. В зарешеченное окно светило сентябрьское солнце, здесь, в Израиле, такое же яркое, как в любой из летних месяцев.

Кроме него в камере оказались ещё два человека. Какой-то арс69 и молодой араб с ободранной мордой и правой рукой в гипсе. Александр пожелал им доброго утра, оба неохотно ответили и больше не проронили ни слова. «Что ж, наверное, так даже лучше», – решил он.

Им принесли по сэндвичу с тунцом и по баночке чего-то среднего между творогом и сметаной. Когда Невструев спросил по-английски, нельзя ли чая или кофе, полицейский лишь пожал плечами и кивнул на стопку пластиковых стаканчиков:

– Рак маим.70

А арс заметил:

– What a princess!71 – и рассмеялся.

Александр пошёл набирать воду из-под крана.

После завтрака часа три ничего не происходило.

Невструев грезил будущей книгой на своей шконке, периодически впадая в забытьё. «Как это прекрасно быть писателем, даже начинающим, – посещала его мысль. – Я как настоящий философ, даже лишённый свободы, могу путешествовать хоть в космосе».

Наконец заключенных вывели в коридор, подвое соединили наручниками и погнали на улицу к автозаку. Невструеву в пару достался травмированный араб.

Внутри кузова были малюсенькие ячейки с парными металлическими сиденьями. Узкое окошко под потолком показывало только верхушки деревьев и крыши домов. Понять, где едет автомобиль, было невозможно.

Видимо заскучав, араб решил поболтать.

– Ата́ оэ́в водька?72 – задал он неожиданный вопрос.

Невструев лишь плечами пожал.

– Они́ оэв водька,73 – араб расплылся в блаженной улыбке и смачно причмокнул. – Водька. Ммм.

– Зе, – Александр указал на его гипс. – Водька?

– Кен, – обрадованно закивал араб и начал, обильно жестикулируя, рассказывать о том, как выпил водьки, как упал и катился почему-то по улице. Невструев не во всём разобрался, но уточнять не стал.

Поняв, что разговор не клеится, араб потерял интерес к попутчику и стал отвратительным голосом напевать абсолютно немелодичную песню или, обладая таким же отвратительным слухом, как и голосом, безбожно перевирал её мотив. При этом ещё принялся в ритм хлопать себе по бедру здоровой, то есть пристёгнутой к Невструеву рукой.

– Маспи́к74, – попросил Невструев.

Тот лишь улыбнулся и продолжил петь, как будто издеваясь.

– Маспик, ну! – потребовал Александр.

Попутчик продолжал игнорировать его недовольство.

Невструев пару минут потерпел. Запястье уже натёрло. Араб вроде закончил песню, но через небольшую паузу затянул её сначала.

Тут Александр не выдержал и саданул его локтем в рёбра. Горе-певец ойкнул, посмотрел отсутствующим взглядом на соседа и заткнулся наконец.

«Он же ненормальный, – подумал бывший психиатр. – Зачем такого в тюрьму везут?»

Глава 5.

Двор следственного изолятора Абу Кабир был насквозь просвечен солнцем и полон горячей пыли. Подследственных высадили из автозака и загнали в клетку на улице, где с них сняли наконец наручники. Всего там набралось около двадцати в большинстве своём угрюмых типов.

Последними люди в оливковой форме солдат ЦАХАЛа привели двоих пленных с мешками на головах. Это было пугающе странно. «Наверное, террористы», – предположил Александр. В клетке мешки сняли, обнажив головы двух молодых арабов, почти мальчишек. Они сели прямо на землю и принялись болтать и смеяться. Их показное веселье было неприятно, однако терпеть его долго не пришлось – их увели внутрь тюрьмы первыми.

Потом стали уводить остальных. Как это принято в Израиле, все начали толпиться и пытаться прорваться вперёд, как будто там их ожидало нечто приятное. Александр же, как всегда в таких случаях, никуда не спешил. Кроме того, что не любил толкотню, опасался обыска перед водворением в камеру. Гадал: заставят ли раздеться и предоставить для досмотра задний проход. Он пытался заранее относиться к этому как к медицинской процедуре, но никак не получалось…

Досмотр оказался формальным, в задницу ему никто, слава богу, не полез. Тюремной полосатой робы ему также не выдали, повели по коридорам как был: в футболке, джинсах и сандалиях.

Следующим пунктом был медосмотр. Пока русскоговорящий доктор или – кто он там, фельдшер? – мерил температуру и давление, Невструев рассказал о своём вчерашнем недомогании.