Приключения Буратино (тетралогия)

– Бросьте. Мне интересно.

– Ну хорошо. Как бы вам объяснить… Зима, снег, – казалось бы, как замечательно было бы очутиться там из нашего лета, но не так же, чтоб в носу сопли замерзли. Ни с горки съехать, ни в снежки поиграть…

– Было вовсе не обязательно выбираться наружу без скафандра.

– А я и не выбиралась. Я образно пытаюсь объяснить… Ну тогда так. Была я в этом вашем замечательном единственном музее. Коллекция картин и скульптур, вывезенная с Земли, прекрасна, но то, что было создано уже на Терра Нове, меня не особенно впечатлило. Может быть, я чего-то не понимаю, но от этих ваших шедевров веет холодом.

Надежда сделала паузу, чтобы посмотреть на реакцию Камиля.

– Продолжайте.

– Люди красивые, приветливые, но тоже какие-то холодные. Вроде улыбаются, а глаза как ледышки. Вечером ко мне один там подкатывал в аромобаре… Я ему, конечно же, отказала, а он не обиделся даже, – удивился. Посмотрел на меня как на ненормальную. А я не понимаю: как это так без любви можно? Нанюхаться и кайфовать. Прожигаете свои вечные жизни… Камиль, вы не обижаетесь?

Она настороженно посмотрела на него.

– Да нет. Вовсе нет! Я сам думал о чём-то подобном… Меня, знаете, что удивило? Я напрягся, когда вы начали рассказывать про этого типа в баре. Мне бы почему-то не понравилось, если бы у вас что-то с ним произошло.

– Ну что вы стесняетесь? Ревнуете? Так и скажите! – она улыбалась, но как будто хотела этого признания.

Несмотря на соблазн признаться в своих чувствах, он ответил:

– У нас не принято ревновать ни к людям, ни тем более к снам. У нас вообще не принято ревновать. Больше скажу: ревновать – это стыдно.

– А у нас принято. Да ещё как. И к снам, и к фонарным столбам. И я не считаю, что это плохо. Ревность – это же обратная сторона любви, – и тут её осенило: – Вот! Именно! У вас есть всё кроме любви. И потому так холодно…

Тут в пустоте медицинского отсека послышалось вежливое покашливание.

– Не хотел прерывать вас и немного подслушал. Простите, – прозвучал голос капитана. Камиль, увлечённый разговором с Надеждой, пропустил начало утреннего сеанса связи. – Вы правы, милочка. Когда у нас искоренили ревность, почти тогда же умерла и любовь. А за ней и семейные ценности атрофировались.

– Так что же в этом плохого? – с ходу подключилась Хельга. – Первобытные, животные инстинкты и обычаи должны отойти на второй план и отвалиться, как хвост у обезьяны.

– Хвост отваливается, но копчик-то всё равно остаётся, – мгновенно отреагировал капитан.

– О копчике вспоминают, только когда ломают его при крайне неудачном падении, – профессионально заметила докторша.

– Это наш капитан Закари Вентер и судовой врач Хельга Мадрасхен, – поспешил вставить Легран.

– Они что, всё это время нас слышали?! – Надежда от испуга перешла на шёпот.

– Только последние три минуты, – ответил капитан за старпома. – С того самого момента, как у нас должно было начаться плановое собрание.

– Простите, сэр, увлёкся беседой с нашей гостьей. Позвольте представить: Надежда Одинцова.

– Добро пожаловать на борт, Наденька! Я дружил с вашим дедушкой. Замечательный был человек… Пусть земля его будет пухлой, – изумил капитан странным пожеланием. – А тотальная прозрачность жизни – неизбежный побочный эффект технологического прогресса.

– А я слышу и вижу всё и всегда, – подал голос ИИ.

– Это наш Буратино. Мы настолько привыкли к его постоянному присутствию, что давно не замечаем, – ироничным тоном отрекомендовал старого друга капитан.

– А если человек идёт, например, в туалет? – наивно изумилась землянка.

– Что поделать? Работа у меня такая, – попытался оправдаться Буратино. – Кто-то же должен следить за порядком. Если вас это утешит – я не человек.

– А кто же тогда? Господь бог?

– Почти, – засмеялся капитан. – Наш бортовой искусственный интеллект. Самая древняя мыслящая субстанция, известная человечеству.

– Субстанция? Ну спасибо тебе, Закари… – оскорбился ИИ.

– Ну извини, старичок. А как тебя ещё назвать? У меня были варианты: сущность или существо. Но субстанция показалась мне наиболее подходящим.

– И мне приятнее было бы думать, что за мной круглые сутки подглядывает не существо или сущность, а субстанция, – заметила Надежда.

Буратино не стал вступать в этот терминологический поединок.

– А меня вы не хотите представить, господа? – раздался капризный голос.

– Майкл Гольденберг – наш самый важный VIP-пассажир, – отреагировал капитан.

– Вы сегодня в ударе, Вентер? Не имел чести знать вашего деда лично, Надежда, но тем не менее рад знакомству, – не очень искренне прозвучал олигарх. – И по поводу нарушений приватности. Нам нечего скрывать друг от друга. У нас есть, конечно, стелс-режим, но не во время выполнения потенциально опасных для жизни миссий.

Надежда призналась во взаимной радости от знакомства и вернулась к интересующему её вопросу:

– Наверное, это логично про «не́чего скрывать» и тому подобное… но всё же я хотела понять, почему вы называете любовь животным инстинктом? Почему у вас нет семей? Это же самое человечное, что может быть в человеке.