За этим приказом последовало минутное молчание, потом весь корабль дрогнул от выстрела тридцатишестифунтовой пушки, облако дыма взлетело, обволокло реи, и поскольку не было ни малейшего ветерка, то оно медленно поднялось прямо к небу. Когда дым рассеялся, мы увидели, что лодки несутся к берегу, за исключением той, в которой был сын убитого. Он остался один и, казалось, своим ханджаром вызывал на бой весь экипаж.
– Тридцати матросам, вооружившись хорошенько, сесть в баркас и отвезти преступника судье, – велел капитан.
Баркас тотчас спустили на воду, туда посадили убийцу, тридцать матросов с заряженными ружьями сошли вслед за ним, двенадцать дюжих гребцов ударили веслами, и шлюпка быстро понеслась по волнам. При этом турецкие лодки снова собрались полукругом и следовали на расстоянии за убийцей, который был причиной всего этого шума.
Корабль встал боком, чтобы в случае нужды дать залп по берегу, но эта предосторожность была излишней. Турки держались на почтительном расстоянии от нашей шлюпки, солдаты спокойно вышли на берег и повели преступника к кади[35]
. Турки тоже пристали к берегу, оставив свои лодки на произвол судьбы, и побежали в те же ворота, в которые вошли моряки. Минут через десять мы увидели, что наши спокойно и в безупречном порядке идут назад, к баркасу. Виновный был передан в руки правосудия. В этом случае, как и всегда, когда требовались здравый смысл и непоколебимое мужество, Стенбау сделал именно то, что следовало.Еще некоторое время встревоженные турки бродили по берегу, словно угрожая нам, но мало-помалу мрак вокруг них сгустился, крики стали все менее шумными. Вскоре обширная водная гладь, которую еще недавно оглашали угрожающие возгласы, погрузилась в глубокое безмолвие. Мы выждали еще с час, потом, опасаясь тайного нападения, капитан приказал пустить ракету. Огненная змейка взвилась к небу, ракета разорвалась в воздухе, озарила на минуту своими бесчисленными звездочками весь Константинополь, и мы увидели, что по берегу бродит лишь стая собак в поисках пищи.
На другой день посол пригласил капитана и всех офицеров «Трезубца» сопровождать султана в мечеть, куда он ехал благодарить Аллаха за то, что тот внушил Наполеону мысль снова объявить войну России; по возвращении из мечети мы должны были обедать в серале и затем представиться повелителю правоверных. Вместе с этим известием привезли письмо Байрону. Эдер уведомлял поэта, что домик для него нанят и он может переехать туда, когда ему будет угодно. Поэт собрался и в тот же день съехал с корабля вместе с Гобгаузом, Экенгедом и двумя слугами-греками. Капитан позволил мне проводить их при условии, что я вернусь к девяти часам вечера.
Новым жилищем лорда Байрона оказался прелестный дом, убранный совершенно по-турецки; он стоял посреди прекрасного сада, засаженного кипарисами, чинарами и сикоморами, просторные цветники пестрели розами, которые в этом благословенном климате цветут круглый год. Внутри находились роскошные ковры, софы и несколько шкафов, или, лучше сказать, сундуков, украшенных перламутром и слоновой костью и расписанных яркими красками. Эдер предусмотрительно велел принести англичанам три кровати, решив, что Байрон, как он ни любит восточную жизнь, все-таки не станет, подобно туркам, спать в одежде на софе. Однако это чрезвычайно не понравилось Байрону, и, несмотря на протесты своих товарищей, он тотчас отослал все три кровати назад, в посольство.
Глава XV
Утром, в день аудиенции, я одевался как можно наряднее, чтобы не слишком отличаться от турецких офицеров. Моисей вошел в мою каюту и запер за собой дверь с видом человека, который имеет важное и тайное поручение. Приняв все предосторожности, он подошел ко мне на цыпочках, прижав палец к губам. Я думал, все кончится тем, что он предложит мне какой-нибудь товар, запрещенный во владениях султана, но он, еще раз удостоверившись, что мы одни, сказал:
– У вас на левой руке перстень с изумрудом.
– Это что-то значит? – поинтересовался я, вздрогнув от радости и надеясь, что происшествие, которое ни на минуту не выходило у меня из головы, наконец, объяснится.
– Этот перстень бросили вам из окна в Галате в тот день, когда вы осматривали город.
– Да!.. Но откуда ты это знаешь?
– Перстень бросила женщина, – продолжал Моисей.
– Молоденькая, хорошенькая?
– Хотите увидеть ее?
– О, разумеется!
– Вы знаете, какой опасности подвергаетесь?
– Что мне за дело до опасностей!
– Тогда приезжайте ко мне нынче вечером, в семь часов.
– Непременно буду.
Вошел Джеймс, и Моисей оставил нас одних. Джеймс с улыбкой следил за ним глазами.
– Гм… Ты, я вижу, вступил в тайные сношения с сеньором Меркурием? Желаю, чтобы тебе повезло больше, чем мне. Я уже не беру у него ничего, кроме табака, потому что все прочее, несмотря на его хвастовство, просто дрянь. Он насулит тебе свиданий с турчанками, гречанками, как будто ему некуда от них деваться, а потом познакомит с какой-нибудь жидовкой, да такой, что в Лондоне на нее носильщик бы не посмотрел.