Приключения Джона Девиса

Вечером Том взял меня за руку и молча повел к птичнику. Я был в восхищении, обнаружив, что он почти так же полон, как был утром, – три четверти моих маленьких гостей, заметив, что зелень в парке еще недостаточно густа, чтобы защитить их от холодного ночного ветра, вернулись на свои сосенки и весело распевали, будто благодаря меня за гостеприимство. В радости я побежал рассказать об этом происшествии матушке, и она, пользуясь случаем, объяснила мне, что такое благодарность.

На другой день, утром, я побежал к своему птичнику и увидел, что мои питомцы опять разлетелись, за исключением только нескольких воробьев, которые и не собирались никуда, а, напротив, делали разные приготовления, чтобы завладеть местами, которые товарищи им оставили. Том указал мне, что они переносят в клювах соломинки и хворостинки, и объяснил, что они делают это для того, чтобы свить гнезда. Я прыгал от радости, мечтая о том, что у меня будут маленькие птички, что я увижу, как они станут расти, и что мне не нужно будет для этого лазить по деревьям, как делал прежде Том.

Настали теплые дни, воробьи нанесли яиц, из них вылупились птенцы. Я следил за их развитием с радостью, которую и теперь еще помню, когда спустя сорок лет смотрю на этот же птичник, но уже разломанный. Детские воспоминания так приятны для взрослого, что я не боюсь наскучить моим читателям, рассказывая эти подробности: я уверен, что они почти каждому напомнят что-нибудь из его собственного детства. Притом, пройдя длинный путь через пылающие вулканы, залитые кровью равнины и мерзлую тундру, простительно остановиться на минуту среди зеленых мягких лугов, которые почти всегда встречаются в начале пути.

Летом мы расширили границы наших прогулок. Однажды Том, по обыкновению, посадил меня к себе на плечи, матушка обняла меня нежнее обыкновенного, а отец взял палку и пошел с нами. Мы пересекли парк, затем, следуя по живописному берегу речки, достигли озера. В тот день было очень жарко, Том снял куртку и рубашку, потом, подойдя к берегу, поднял руки над головой, прыгнул так, как прыгали с испугу лягушки, когда мы подходили к ним, и исчез в озере. Я испуганно вскрикнул и побежал к берегу, не знаю, с каким намерением – вероятно, для того чтобы броситься в воду. Отец удержал меня. Я дрожал от страха и кричал изо всех сил: «Том! Мой милый Том!» Наконец, он появился. Я начал звать его так усердно, что он вернулся; я успокоился только тогда, как он вышел на берег.

Тогда отец указал мне на лебедей, которые скользят по поверхности воды, на рыб, плавающих на небольшой глубине, и растолковал мне, что человек при помощи некоторых движений может по нескольку часов находиться в стихии рыб и лебедей. Подкрепляя объяснение примером, Том потихоньку сошел в воду и, уже не ныряя, начал плавать, протягивая ко мне руки и спрашивая, не хочу ли я к нему. Я колебался между желанием и страхом, но отец, заметив, что` со мной происходит, сказал: «Не мучай его, он боится».

Эти слова были заклинанием, с помощью которого из меня можно было сделать все что угодно. Отец и Том всегда с таким презрением говорили о трусости, что хоть я и был ребенком, однако покраснел при мысли, что они думают, будто я боюсь, и закричал: «Нет, нет, я не боюсь, я хочу к Тому!»

Том вышел на берег. Отец раздел меня, посадил на спину к Тому и велел хорошенько держаться руками за его шею. Том поплыл. По тому, как сильно я сжимал ручонками шею Тома, он мог догадаться, что мужество мое не так велико, как я старался показать. В первую минуту от холода у меня перехватило дыхание, но мало-помалу я привык. На другой день Том привязал меня к охапке тростника и, плавая рядом, показывал, как нужно двигать руками и ногами. Спустя неделю я уже сам держался на воде, а к осени научился плавать.

Остальную часть моего воспитания матушка взяла на себя, но она так умела приправлять свои уроки любовью и лаской, что я чередовал часы отдыха с часами учения, и мне легко было перейти от одного к другому. Тогда уже стояла осень, погода стала холоднее, и мне запретили ходить к озеру. Это тем более меня огорчало, что по некоторым причинам я предполагал, что там происходит нечто из ряда вон выходящее.

В Вильямс-Хаус приехали какие-то незнакомые мне люди, батюшка долго толковал с ними, наконец, они как будто согласились. Том повел их куда-то через калитку парка, которая выходила на луг, отец пошел вслед за ними и, вернувшись домой, сказал матери: «К весне будет готово». Матушка, по обыкновению, улыбнулась, следовательно, неприятного тут ничего не было, но эта тайна чрезвычайно раздразнила мое любопытство. Всякий вечер эти люди приходили к нам ужинать и ночевать, и отец тоже почти каждый день ходил к ним.

Наступила зима, выпал снег. В этот раз нам уже не нужно было расставлять сети – следовало только отворить двери птичника. Все наши прежние питомцы опять прилетели, и с ними еще многие новые, которым они, вероятно, расхвалили на своем языке наше гостеприимство. Мы всем им были рады, и они опять нашли у нас корм и сосенки.