«Они всё знают!..
Завидев фелуку, я побежала к окну и по мере ее приближения старалась разглядеть, тут ли ты. Прости меня! Но, кажется, мне легче было бы узнать, что недостает отца или брата, чем тебя.
Тебя не было. Я убедилась в этом гораздо раньше, чем фелука вошла в порт. Все побежали к ним навстречу, одна я не могла оторваться от окна, у меня недоставало даже силы показать им знаками, что я их вижу.
Они взошли на гору, я видела их издали, они были печальны и беспокойны. Потом я услышала радостные крики, которыми приветствовали их слуги, потом услышала, что они идут по лестнице, отворяют дверь. Я хотела идти им навстречу, но посредине комнаты упала на колени, произнося твое имя.
Не знаю, что они мне отвечали, я поняла только, что они высадили тебя в Смирне, где ты хотел подождать их, что ты уехал, не дождавшись, и что они не знают даже, куда ты поехал и когда вернешься.
Я упала в обморок.
Когда я пришла в себя, со мной была одна Стефана.
Она плакала. Я скрывала от нее, что я беременна, и она, не зная этого, невольно обличила мое положение, когда старалась привести меня в чувства».
«О, какая долгая, отчаянная ночь! Какая бурная ночь и на земле, и в моем сердце!.. О, пусть бы весь мир разрушился, лишь бы на развалинах его хоть раз еще тебя увидеть!»
«Я осуждена, мой милый! Если через четыре месяца ты не вернешься, я умру за тебя и из-за тебя.
Благословляю тебя!
Сегодня они пришли ко мне в комнату со спокойными, но строгими лицами. Я догадалась, зачем пришли они, и упала на колени.
Они стали меня допрашивать, как судьи преступницу. Я все сказала.
Они спросили, вернешься ли ты. Я отвечала: «Непременно, если только он не умер».
Они спросили, сколько времени мне надо. Я отвечала: «Дайте мне только обнять моего ребенка».
Они позволили мне прожить три дня после того, как он родится.
Если ты уже не вернешься, то мне лучше всего умереть».
«Теперь я уже не живу. Я жду.
Все для меня в этом одном слове. Я встаю, иду к окну, смотрю пристально на море. Завидев судно, я трепещу и надеюсь… Оно приходит, и все кончено.
Стефана бранит меня, отчего я не открыла ей своей тайны, она говорит, что вместе мы могли бы обмануть и батюшку, и брата. Зачем мне их обманывать? Я совсем не намерена жить, если ты не вернешься».
«Здесь все по-прежнему. Право, в иные дни мне приходит в голову: не сон ли все это? Батюшка и брат как будто все забыли, приходят ко мне каждый день и по-прежнему со мной добры и ласковы… Но время от времени внезапное, болезненное содрогание говорит мне, что они помнят и так же, как я, ждут».
«О боже, неужели же срок уже наступил?.. О, как я страдаю!
Боже милосердный! Неужели я должна умереть, не увидев тебя… О мой милый!..
Мне остается жить три дня…»
«Еще весь день мой!.. Они станут ждать с тех пор, как солнце взойдет из-за острова Тенедоса, до того, как оно закатится за горами Аттики.
День такой светлый, прекрасный…
Я боюсь смерти: я знаю, что ты жив, я тебя видела во сне. А ты видел ли меня? Знаешь ли, чувствуешь ли ты, в какой я опасности? Знаешь ли ты, что я тебя призываю, что ты один на свете можешь спасти меня?
Зачем я не убежала! Я бы могла убежать, пока они не вернулись.
Я ждала тебя».
«Стефана хотела идти в сад. Слуга поднял ее покрывало, чтобы посмотреть, не я ли это.
Вся деревня знает, что нынче последний мой день. Все молятся. В церкви перезванивают, чтобы все молились за упокой грешницы, которая скоро будет… усопшей.
А усопшей – буду я… я… твоя Фатиница… Голова у меня кружится.
Я не почувствую удара… Я до тех пор с ума сойду».
«Море пусто… Я далеко вижу… Ничего, ничего нет!..
Все молятся.
О боже мой! Как скоро солнце идет к закату!»
«Стефана лежит на моей кровати, плачет и рвет на себе волосы.
Я, с ребенком на руках, как безумная, хожу вокруг комнаты и время от времени останавливаюсь, чтобы написать тебе еще несколько слов.
О боже мой! Хотя бы они пощадили невинного младенца!
Не плачь, добрая Стефана, не плачь, ты меня мучаешь…
Ты никогда не забудешь меня, мой милый?
Узнаешь ли ты когда-нибудь, как я страдала?! О, ты очень несчастен или ужасно виноват!
Солнце не идет, а летит, оно уже у самых гор… Еще несколько минут, и оно закатится… Мне кажется, оно облито кровью.
Мне пить хочется. Жажда меня мучит.
Теперь я считаю время уже не днями, не часами, а минутами, секундами. Все кончено, теперь хоть бы ты был уже в гавани, то не успел бы выйти на берег, ты был бы во дворе и не успел бы подняться сюда.
Я слышу шум… О, не они ли?
Они! Они!.. Они сдержали свое слово… Солнце село…
Они на лестнице… подходят к дверям… отворяют…
Прости!.. Господи, помилуй меня грешную!..»
Здесь кончилась рукопись Фатиницы. Я побежал в комнату Стефаны.
– Что же? Что было потом? – вскричал я.
– Потом, – отвечала Стефана, – отец дал ей время помолиться Богу, а когда она закончила, он вынул из-за пояса пистолет и размозжил ей голову.
– А ребенок, наш ребенок? – вскричал я, ломая себе руки.
– Фортунат взял его за ноги и разбил ему голову об угол.
Страшный крик сотряс все вокруг – и я упал без чувств.
Капитан Поль
Глава I