Еще с полчаса я плыл довольно свободно, но море больше и больше волновалось, и я чувствовал, что не в состоянии буду выдержать усталости. Тут нельзя было перерезáть волн, как в обыкновенное время, надо было предаваться им, и каждый раз, как я спускался вместе с волной, казалось, что меня тянет в бездну. Однажды, когда я был на вершине водяной горы, блеснула молния, и я увидел справа скалу Нео, но в огромном расстоянии от меня. В темноте не по чем было направлять своего пути, я сбился: теперь остров был так же далеко от меня, как с самого начала. Это привело меня в уныние: я чувствовал, что мне не добраться до земли. Я попробовал было отдохнуть, плавая на спине, но меня поражало ужасом каждый раз, как я устремлялся вместе с волной головой вниз в страшные долины, которые делались глубже и глубже. Дыхание мое стеснялось, в ушах шумело, члены коченели, движения становились неправильными, мне хотелось закричать, хотя я хорошо знал, что посереди моря никто, кроме Бога, криков моих не услышит. Воспоминания толпой носились передо мной, как в сновидении. Мне представлялись отец, мать, Том, Стенбау, Джеймс, Боб, Борк, вспоминал я такие вещи, которые давно изгладились из моей памяти, и видел такие, которые как будто приносились с того света. Я уже не плавал, а без воли, без сопротивления перекатывался с волны на волну. Тут я делал отчаянное усилие, от которого искры тысячами сыпались у меня из глаз, я выбивался на поверхность воды, видел снова небо, и мне казалось, что оно совсем черное с красными звездами. Я испускал крики, и мне чудилось, будто кто-то на них отвечает. Я чувствовал, что силы мои истощаются, приподнялся до пояса над водой и с ужасом посмотрел вокруг себя. В эту минуту блеснула молния: мне показалось на вершине одной волны что-то черное, как будто скала, которая катилась в ту же пропасть, где я был. Вдруг я услышал, что кто-то произносит мое имя, и уже так явственно, что я не мог принять это за мечту. Я хотел отвечать, но рот мой наполнился водой. Мне казалось, что меня ударило по лицу веревкой, я схватился за нее зубами, потом руками. Что-то тянуло меня к себе, я не противился: у меня уже не было ни силы, ни воли, потом я уже ничего больше не чувствовал, был в обмороке.
Очнувшись, я увидел, что лежу в каюте «Прекрасной Левантийки», а подле моей койки сидит Апостоли.
Глава XXIII
Увидев, что я пришел в себя, он объяснил мне, каким чудом я спасся от смерти, он не мог взорвать корабль, потому что шкипер, угадав мое намерение, затопил порох. Идя назад по трапу, он встретился с пиратами: овладев всем судном, они несли в капитанскую каюту молодого человека, которого я ранил топором, бедняга истекал кровью и просил, чтобы позвали хирурга. Тогда Апостоли пришло в голову выдать меня за врача и таким образом спасти меня. Он закричал, что на «Прекрасной Левантийке» есть доктор, и призвал прекратить резню, если еще не поздно. Два человека сразу же бросились на палубу и объявили от имени капитанского сына, что кто нанесет хоть еще один удар, тот будет казнен. Апостоли с беспокойством следовал за ними, везде искал меня и не находил, в это самое время послышался радостный крик: капитан их, который во время битвы исчез, взобрался по канату на палубу и закричал: «Победа!» Апостоли сразу же узнал, что это тот самый человек, с которым я боролся, и подбежал к нему, спрашивая, куда я девался. Пират отвечал, что я, вероятно, утонул. Апостоли сказал, что я врач и что один я могу спасти капитанского сына. Тут огорченный отец начал спрашивать, не видел ли кто меня, двое пиратов отвечали, что они стреляли по человеку, который плыл к острову Нео. Капитан сразу же велел спустить баркас и не знал, что делать, спешить ли на помощь ко мне или идти к сыну. Апостоли сказал, что мы с ним друзья, и вызвался отыскать меня. Капитан пошел в каюту, а Апостоли бросился в шлюпку. Люди, которые отправились за мной, увидели при блеске молнии что-то белое и достали мою фустанеллу. Это подало им надежду, и, думая, что я, верно, поплыл к острову, они стали грести в ту сторону. С полчаса спустя они увидели при блеске молнии человека, который боролся со смертью, и вытащили меня в ту самую минуту, когда я уже готов был навсегда погрузиться в море.
Апостоли только закончил рассказ свой, как дверь отворилась и вошел капитан. Я с первого взгляда узнал человека, с которым мы дрались, между тем физиономия его совершенно изменилась: тогда на лице его изображалась свирепость, теперь уныние: он явился передо мной уже не врагом, а просителем. Увидев, что я уже пришел в себя, он бросился к моей койке и закричал на франкском наречии:
– Ради бога, доктор, спасите моего сына, моего милого Фортуната, и требуйте от меня, чего хотите.
– Не знаю, удастся ли мне спасти твоего сына, – отвечал я, – но прежде всего я требую, чтобы ни один из твоих пленных не был умерщвлен, сын твой отвечает мне своей жизнью за жизнь последнего матроса.