И надо же! Вот теперь, когда между нами пролегла пропасть, имела в виду не расстояние в очень широкую площадь, а свой птичий образ, я поняла, что успела серьезно привязаться к этому мужчине. Мне было очень тяжко осознать, что между нами все кончено. Сердце, уж не знала, мое или птичье, чуть не разорвалось при мысли, что теперь-то я точно от этого пирата свободна. Надо же, так к этому стремилась, а вот теперь…ах, как больно-то…
Я сидела и во все глаза смотрела на палубу «Стремительного». Боги! Этот мужчина больше никогда не мог ко мне прикоснуться. А я к нему. И от осознания этого факта во мне всколыхнулось настолько сложное чувство, что не могла дать ему объяснения. И были в нем боль, и отчаяние, и много чего-то еще. А мощь этого всплеска чувств волной поднималась и норовила вскинуть меня к самым небесам. Да, ощутила потребность подняться в воздух, изо всех сил замахать крыльями и лететь, лететь далеко и без оглядки. Наверное, так могла бы потушить пламя, жаром опалившее душу. А все от того, что осознала небывалую потерю. Вот только чего, понять не могла. Боль в груди мешала.
– Это что же?.. Я его люблю, что ли?..
– Что вы сказали, сударыня? Что вы любите? Я готов достать вам все, что пожелаете.
Этот скрипучий голос белого попугая отрезвил меня и привел в чувство. Посмотрела на птицу, которой никак не сиделось спокойно на одном месте, и захлопала глазами, возвращаясь к реальности. А она была такова, что я унылым комком ярких перьев сидела, вцепившись в перила балкона, а крупный самец попугая приплясывал вокруг, прихорашивался сам и оглаживал клювом меня: то хохолок мне трогал, то перышки на шейке и спинке.
– Так что, дорогая? Летим в лес? Уверяю, за мной будете как… Вы осчастливите… Выложусь, но создам… Я стану отличным отцом…
И тут в глазах моих как помутилось, и мне привиделся кошмар. А именно: сидела на жердочке, передо мной висело неким гамаком гнездо, а из него высовывались лысые головы желторотых птенцов, штук десять, и все просили есть. Чуть с балкона не свезлась на камни мостовой.
– О, нет! Это не мое! – Набатом прозвучало в голове.
А еще представила, что теперь обречена была навсегда остаться на этом острове. А что, кто знал, насколько далеко он был отделен морем от материка? А я не совсем была все же птицей – могла и не преодолеть в полете большие расстояния. И вот жила бы до старости здесь. Сколько там было отпущено природой попугаям?.. Ела бы…надеюсь, что фрукты, а не червей… Стойте! Но ведь они не зрели каждый месяц! На все был свой сезон.
– Питер! А что вы едите, когда нет фруктов и ягод?
– То же, что и все, дорогая. – Он перестал сотрясать передо мной в ритуальном танце перьями и посмотрел с недоумением.
– И все же?..
– Объедки около трактиров подбираю. Но вы не беспокойтесь, сударыня, я вас ими обеспечу тоже. Вы не будете зимой знать голода, а еще мы станем летать…
Он говорил что-то еще, но я уже снова обратилась к причалу. И тогда заметила, что «Стремительный» начал от него отходить.
– Что?! Они отплывают?! Это как же!.. Я больше могу никогда не увидеть его?.. Ох, нет!!!
Мои метания длились недолго, а потом оттолкнулась от балконного парапета и полетела.
– Сударыня! Куда вы?! Лес совсем в другой стороне!..
Конечно же, мой полет снова ни на что не был похож. Ни на что хорошее. В нем совсем не наблюдалось плавности, напротив, одни нескладные трепыхания можно было наблюдать со стороны, что бы там ни выдумывал Питер. А он снова увязался за мной и время от времени, когда мне грозило уйти в штопор или врезаться во что-то, подправлял тот яко бы полет. Если бы не белый попугай, то мне ни за что не достичь было бы мачты «Стремительного». А так, худо-бедно, я плюхнулась на ту жердину, что называлась реей. И рядом, конечно же, опустился Питер.
– Что вас сюда как магнитом манит? Это пиратское судно, и оно сейчас уйдет далеко в море. Вы сможете тогда преодолеть еще большее расстояние до берега? Элизабет! Умоляю! Одумайтесь, и полетели обратно на остров. А там…
А здесь на капитанском мостике стоял Ястреб. Подозреваю, что самый лучший в мире мужчина. Для меня. Вот только поздно я это осознала. Хотя… Что было бы пойми это раньше? Его не изменить, увы. Этого то ли аристократа, то ли пирата. То необыкновенного по страсти и нежности любовника, то предателя, холодно взирающего на покоренных им женщин. Вот и мне, разбил бы сердце, и на этом наши отношения закончились бы. Но теперь… А что теперь? Я – птица. Боги, я стала попугаем! А Эдвард стоял теперь на удалении, бросал взгляды в мою сторону и хмурился. Очень, кстати, недовольно. А потом сказал, что-то боцману и махнул в нашу с Питером сторону.