Приключения Эмиля из Лённеберги

Когда Эмиль вошёл в каморку Альфреда, он удивился, до чего там холодно. Альфред не затопил печку. Он лежал на топчане и не хотел вставать. Есть он тоже не хотел.

– Не хочется, – сказал он.

Тут Эмиль ещё больше встревожился. Если Альфред не хочет есть, значит, он серьёзно заболел.

Эмиль растопил печь, а потом побежал за мамой. Она пришла, а с ней и все остальные – папа Эмиля, и Лина, и Крёсе-Майя, и сестрёнка Ида, все они встревожились за Альфреда.

Бедный Альфред, он лежал и дремал. Он был горячий, как печка, но его знобило. Красные пятна шли теперь по всей руке к плечу – глядеть было страшно.

Крёсе-Майя деловито закивала.

– Я вам говорю, такие пятна – это конец, теперь он умрёт.

– Да замолчи ты, – сказала мама Эмиля, но не так-то легко было заставить замолчать Крёсе-Майю.

Она знала не меньше полдюжины людей в одной Лённеберге, которые погибли от заражения крови, и принялась их перечислять.

– А теперь вот ещё и Альфред, – закончила она.

Она считала, что помочь ему можно только одним способом: состричь клок его волос, оторвать лоскуток от его рубашки и закопать всё это ровно в полночь к северу от дома, читая при этом заклинание. Вот она, например, знает очень надёжное, проверенное на опыте заклинание:

Чур-чура, чур-чура,
Сгинь, нечистый, со двора!
Что от дьявола идёт,
Пусть он сам себе берёт.

Но папа Эмиля сказал, что все заклинания насчёт чёрта произнёс сам Альфред ещё тогда, когда поранил себе палец, и что если надо что-то закапывать в полночь к северу от дома, то пусть Крёсе-Майя сама этим и займётся. Крёсе-Майя мрачно покачала головой:

– Ох-ох-ох, тогда, ясное дело, всё плохо кончится.

Эмиль рассердился не на шутку.

– Не причитай и не хныкай! – зло сказал он. – Альфред скоро поправится, это точно.

Тогда Крёсе-Майя сменила пластинку:

– Ну да, милый Эмиль, он выздоровеет, он скоро выздоровеет. – Для пущей убедительности она коснулась рукой Альфреда, который лежал неподвижно, и ещё раз громко подтвердила: – Конечно, ты поправишься, Альфред. Я в этом не сомневаюсь.

Но потом она поглядела на узкую дверь его каморки и пробормотала себе под нос:

– Не пойму, как протащат сквозь эту дверь гроб.

Эмиль услышал эти слова и заплакал. Он испуганно дёрнул отца за куртку:

– Надо отвезти Альфреда к доктору в Марианнелунд, как мама сказала.

Тут папа и мама Эмиля как-то странно посмотрели друг на друга. Из-за снегопада попасть в Марианнелунд не было никакой возможности, и они это понимали. Выхода не было. Но как сказать об этом Эмилю? Потому-то они и стояли, печально опустив глаза. Папа и мама Эмиля тоже очень хотели спасти Альфреда, но просто не знали, что можно сделать. Они молчали.

Потом папа Эмиля, ни слова не говоря, вышел из комнаты. Но Эмиль не отступал. Он бежал за папой по пятам, он плакал, просил, кричал и угрожал, он даже ругался, и, представь себе, его папа не рассердился, а всё только тихо повторял:

– Это невозможно, ты же сам понимаешь, что это сейчас невозможно.

Лина сидела на кухне и плакала, не утирая слёз.

– А я-то думала, мы весной поженимся. Выходит, зря надеялась. Альфред умрёт, а я останусь, как дура, с четырьмя простынями и полдюжиной полотенец! У-у-у!

Наконец Эмиль понял, как обстоит дело: помощи ждать было не от кого.

Он вернулся в каморку Альфреда и просидел там весь день – это был самый долгий день в жизни Эмиля. Альфред лежал в забытьи. Только иногда он открывал глаза и всякий раз спрашивал: «Ты здесь, Эмиль?»

Эмиль видел в окно, что метель всё не унималась, и он с таким пылом ненавидел этот снег, что от накала его чувств должны были, казалось ему, растопиться все снежные завалы не только в Лённеберге, но и во всём Смоланде. Но снег всё валил и валил, и Эмилю чудилось, что скоро он засыплет весь мир.

Зимние дни – короткие, но тем, кто, как Эмиль, сидит и ждёт, они кажутся невыносимо длинными. Надвигались сумерки, скоро спустится ночь.

– Ты здесь, Эмиль? – снова спросил Альфред, но было заметно, что ему стало ещё труднее произносить эти слова.

Мама Эмиля принесла бульон и заставила Эмиля выпить чашку. Она попыталась покормить с ложечки и Альфреда, но есть он не мог. Мама вздохнула и ушла.

Поздно вечером пришла Лина и сказала, что Эмилю пора спать. Но напрасно они рассчитывали, что он уйдёт от Альфреда.

– Я лягу на полу возле Альфреда, – твёрдо сказал Эмиль. Так он и сделал.

Он нашёл старый тюфяк и попону, больше ему ничего и не надо было, чтобы улечься. Впрочем, заснуть ему всё равно так и не удалось. Он лежал с открытыми глазами, глядел, как пылают уголья в печи, слушал, как тикает будильник Альфреда, и как прерывисто он дышит, и как время от времени стонет. Иногда Эмиль впадал в дремоту, но всякий раз тут же вскакивал. Его жгла тревога, и с каждым часом ему становилось всё яснее, какую ужасную ошибку они совершают: ведь скоро будет уже поздно, произойдёт нечто непоправимое.