Приключения Эмиля из Лённеберги

Но какие тревожные дни они пережили на хуторе! Когда в то злосчастное утро обнаружилось, что Эмиль и Альфред исчезли, папа Эмиля до того разволновался, что у него заболел живот и ему пришлось лечь в постель. Он думал, что уже никогда больше не увидит Эмиля. Потом, правда, они получили вести из Марианнелунда, и он успокоился, но живот у него всё болел, пока Эмиль не вернулся на хутор и не вбежал в спальню, чтобы отец скорее увидел, что он жив-здоров и снова дома.

Папа Эмиля поглядел на Эмиля, и глаза у него увлажнились.

– Ты стоящий парень, Эмиль, – сказал он, и Эмиль был так счастлив от этих слов, что у него забилось сердце. Это был, уж поверь, один из тех дней, когда он любил своего папу.

А мама Эмиля услышала эти слова и засияла от гордости.

– Да, он молодец, наш Эмиль, – сказала она и погладила Эмиля по лохматой голове.

Папа Эмиля был, как я уже сказала, в постели, а вместо грелки у него на животе лежала крышка от котла. Она уже успела остыть, и её снова надо было нагреть.

– Давайте я пойду, – с жаром крикнул Эмиль, – я теперь мастер ухаживать за больными.

Папа кивнул в знак согласия – он был явно доволен – и сказал, обращаясь к маме:

– А ты налей мне стакан сока.

Да, папе было теперь неплохо – лежи себе в постели, и все за тобой ухаживают.

У мамы Эмиля были ещё дела на кухне, и прошло некоторое время, прежде чем она налила папе сок, но как раз в ту минуту, когда всё было готово, она услышала ужасающий вопль. Это кричал папа Эмиля. Мама тут же бросилась в комнату, а ей навстречу полетела крышка котла.

К счастью, она успела отскочить в сторону, но от страха выплеснула весь сок прямо на крышку. Раздалось ужасающее шипение, и пошёл пар.

– Несчастный мальчик, что же ты так перегрел крышку? – спросила она Эмиля, который стоял совсем растерявшись.

– Я думал, крышку надо раскалить, как железо в кузнице, – пробормотал Эмиль.

А всё произошло оттого, что папа Эмиля задремал, пока Эмиль грел крышку на плите. Когда же Эмиль вернулся в спальню и увидел, как мирно спит его отец, он решил его не будить, а, тихонько откинув одеяло, осторожно положил ему крышку на живот.

Мама Эмиля изо всех сил старалась успокоить папу.

– Погоди, погоди, вот сейчас намажем всё мазью, – уговаривала она его, – и не будет так жечь.

Но папа Эмиля встал с постели.

– Нельзя лежать, когда Эмиль дома, – сказал он. К тому же он хотел поздороваться с Альфредом.

Альфред, ещё очень бледный, сидел на кухне, и рука у него была ещё на перевязи, но он был счастлив и весел. Лина радостно суетилась вокруг него. Когда он появился, она и Крёсе-Майя чистили медную посуду. Все кастрюльки, сковородки, чайники должны были блестеть как золото к рождественским и новогодним праздникам. Но Лина никак не могла заставить себя заняться этим делом и всё угощала Альфреда то соком, то пряником. Сестрёнка Ида тоже не отрывала взгляда от Альфреда, она глядела на него как заворожённая, будто глазам своим не веря, что это он.

Крёсе-Майя сияла, как медный таз, который она чистила, на радостях она не закрывала рта и тараторила о заражении крови так, что в конце концов язык у неё стал заплетаться:

– Тебе ещё повезло, как ещё никому не везло, потому что всё обошлось, да ещё обошлось-то, как ни у кого ещё не обходилось, а обошлось, как должно было обойтись у человека, которому так повезло, как тебе, но поверь мне, хочешь верь, хочешь не верь, а я уж точно знаю, что закровление крови, то есть разаженье крови, то есть зараженье крови, такая болезненная страшность, то есть страшная болезнь, что человек остаётся больным, даже когда он уже совсем выздоровел, – не болен, не здоров, не здоров, не болен, а не здоров, здоров, а не болен, здоболен, а не боров… Боров, а не коров… Тьфу ты!..

Как замечательно провели они этот вечер! Мама Эмиля подала на ужин домашнюю колбасу, приготовленную к Рождеству, и начался настоящий пир.

Все они – и Эмиль, и мама, и папа, и сестрёнка Ида, и Альфред, и Лина, и Крёсе-Майя – сидели вместе в празднично убранной, сияющей медью кастрюль кухне, вокруг стола, на котором горели свечи, и веселились от души.

Колбаса удалась на славу – румяная, с хрустящей корочкой, просто пальчики оближешь! И ели они её со свежей, прихваченной морозом брусникой. Альфред уписывал за двоих, хотя управляться одной рукой ему было нелегко.

Лина то и дело бросала на него нежнейшие взгляды и вдруг спросила:

– Послушай, Альфред, раз у тебя нет никакого заражения крови, то что нам помешает весной пожениться? А?

Альфред от ужаса даже куском подавился и просыпал себе на брюки целую пригоршню мороженой брусники.

– До весны далеко, – пробурчал он невесело. – Учти, что у меня может, например, нарывать и другой палец, и кто знает, чем всё это кончится, а вдруг опять зараженьем?..

– Только имей в виду, – подхватил Эмиль, – что тогда ты будешь похоронен тут, в Катхульте. Второй раз я ни за что не повезу тебя в Марианнелунд.

Вот так и сидели они, освещённые ярким дрожащим светом свечей, и на душе у всех было легко и торжественно. Вдруг мама Эмиля выдвинула ящик стола, достала письмо доктора и снова стала читать его вслух.