Внутри было чисто, сухо, прохладно и безлюдно. На широких прилавках под стеклом красовались щедрые дары донской земли: помидоры, огурцы, лук, кабачки и пр., — цены здесь были явно выше рыночных, и именно этим, очевидно, и объяснялось отсутствие покупателей. За прилавками, листая старый захватанный журнал, сидел скучающий светловолосый субъект лет 18–20. При виде Херманна и Романа его лицо озарилось улыбкой, он торопливо поднялся и, страшно гундося, вежливо произнес:
— Желаете приобрести овощей?
— Нет, — сразу же сказал Херманн, даже мимолетным взглядом не удостоив овощное изобилие. — Мы хотели бы переговорить с Лаврентьевой.
— А–а, — протянул паренек. Выражение услужливой готовности добропорядочного гражданина сменилось выражением полного равнодушия. — Вы, наверное, из милиции… — Не дождавшись ответа, паренек добавил: — Она уехала за партией помидоров, будет минут через тридцать–сорок. Можете подождать, если хотите.
— Мы так и сделаем, — сказал майор.
Парень загундосил что‑то еще, но Херманн и Роман уже его не слушали. Выйдя из помещения, они присели на стоявшие у стены деревянные ящики. Майор тотчас же задымил своим американским «Бондом», а Роман, достав из кармана недочитанные листы дневника Вадима Синицына, погрузился в чтение.
«16 марта. 1987 год.
23 часа 40 минут. Как‑то Виталик, старинный мой приятель, высказал мне в минуту откровенности мысль о необходимости наличия у общающихся со мной людей двух вещей: безграничного терпения — нематериальная структура, и нервной системы, выкованной из титановольфрамовой стали, — структура материальная. Сам того не подозревая, а может, и с умыслом, он затронул во мне самое больное место. И, что самое обидное, он был прав на все сто процентов. Действительно, непредсказуемые колебания моего настроения уже давно создали вокруг меня удручающую зону глубокого вакуума, ликвидировать который вряд ли кто из моих прежних приятелей испытывает желание. Слишком много в свое время было допущено вольностей по отношению к ним. Я, конечно, никого не обвиняю и обид ни на кого не держу, да и, собственно, о каких обидах может идти речь там, где виновен только я один, и никто больше, но длинными бессонными ночами, когда жуткий космический холод проникает ледяным потоком в мое сознание, я не перестаю задавать себе одни и те же вопросы: за что? За что мне такая судьба? Если я провинился в чем, то где? когда? перед кем? Я не могу поверить, что вся моя вина заключается в одном только факте моего существования. Сначала меня истерзывал в течение долгих пяти лет этот жуткий черный туман, а теперь какие‑то дьявольские силы, непонятно откуда берущиеся, швыряют меня, словно бы забавляясь, из одной эмоциональной системы координат в другую. И каждый раз с такой мучительной болью, будто раскаленными крючьями сдирают мясо с костей. Что это за силы, я не знаю, я даже представить не могу, что это за силы. Быть может, это наказание Божье, а быть может, Его антипод дьявол преследует меня, развлекаясь… Иногда, правда, наступают короткие минуты просветления. Мне начинает казаться, будто бы какой‑то радужный поток влечет меня куда‑то, куда‑то сквозь холод и тьму, куда‑то за синий горизонт, туда, где раскинулась меж диковинных гор некая удивительная страна со сказочным солнечным городом. Страна, в которой живут удивительные прекрасные люди, совершенные и телом, и разумом, — и лики у них спокойные, и души у них светлые. И все потому, что все они обрели тайный смысл жизни… Боже, как бы мне хотелось поселиться в этой стране и обрести там вечный покой… Но эти минуты кратки, они быстро проходят, и снова я остаюсь один на один со щемящей пустотой и в безысходной тоске.
О, Господи, если ты есть, прошу тебя, скажи — долго ли мне еще терпеть эти муки, долго ли мне еще нести этот непонятный чудовищный крест, это тяжкое непосильное бремя? Ведь я могу не выдержать, сломаться. Ведь даже самые прочные камни, если помещать их все время то в огонь, то в холод, то в огонь, то в холод не выдерживают и рассыпаются в прах. Чего же тогда можно ожидать от человека, от такого жалкого и несчастного человечка, как я, создания много более слабого и непрочного, нежели камень? Ответь мне, Господи! Не покидай меня!..»
* * *